Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Он погасил сигарету и закурил новую. В соседней комнате галдели девчонки, в гости к ним пришла подружка, и теперь они резвились там. Весело, беззаботно, смеясь и взвизгивая. Прантс почувствовал, как его вдруг прошиб пот и в сердце или под ложечкой кольнуло. Несколько дней тому назад он встретился в городе с коллегами, те вернулись со своих дач, из-под бдительного ока жен, и теперь, наслаждаясь предоставленной городом свободой, вовсю развлекались. Поскольку девочки находились тогда еще в деревне, он тоже примкнул к веселой компании, и на следующий день вместе с братом, доставившим детей из деревни домой, они основательно опохмелились, и вот теперь все это дало себя знать. Ему хотелось покоя и тишины, но дети продолжали шуметь, и, кроме того, он не мог освободиться от мысли, что жена на Рижском взморье завела роман с мужчиной, который показался ей лучше, благороднее и веселее собственного мужа, и эти минуты счастья она решила продлить за счет семьи.

Не то чтобы Прантс ревновал, нет, просто ему было грустно, и он со страхом думал о предстоящем разводе, который так неожиданно, как ему теперь казалось, стал реальностью. В соседней комнате вдруг послышался звон, и детские голоса смолкли. Очевидно, что-то разбили, вяло подумал Прантс; он попытался представить себе, что могло с таким дребезгом упасть, но перед глазами вставала картина: девочки собирают осколки, прячут их под шкаф, кушетку или ковер, делают вид, будто ничего не случилось, и продолжают играть с притворным азартом.

Он не мог больше просто так сидеть за столом; в теле была тяжесть, ныло плечо, как будто он где-то отбил его, и тупая боль тисками сжимала голову. Неплохо бы сейчас сделать глоток коньяка, это взбодрит, поможет снять напряжение, но за коньяком надо идти в магазин. Банальное самоутешение, что женщины выплакивают свое горе в подушку, а мужчины топят в вине, с идиотской докучливостью вертелось у него в голове, Прантсу казалось, что эту фразу твердят за ним все его прожитые годы, и все эти годы сомкнулись вокруг него плотным кольцом, прижимают свои глумливые рожи к его лицу, слюнявыми губами тычутся в него, что-то лопочут — то ли от отчаяния, то ли от удовольствия… Он взял газету, пробежал глазами кинорекламу, увидел там японский мультфильм, решил, что отправит детей в кино, а сам пойдет в сберкассу — форменные платья, шапки, ранцы и все прочее обойдутся недешево. Вечером надо будет позвонить теще и на следующий день послать ее вместе с детьми на школьную ярмарку, самому с этим не справиться… Затем он мог бы зайти в кафе и выпить рюмку-другую коньяка, поразмыслить, что делать с этой жизнью дальше, — должно же как-то все образоваться.

Еще вчера, после продолжавшихся несколько дней дождей, погода прояснилась, потеплело, облака, очень белые, словно приклеились к небу, и светлая летняя одежда на людях сразу расцветила город, придав ему беззаботный и даже чуть-чуть легкомысленный вид. Прантс стоял на автобусной остановке, он смертельно устал; ему хотелось сесть прямо здесь, на краю тротуара, но на остановке было многолюдно, и он не решился. А ведь двадцать лет назад при точно таких же обстоятельствах ему и в голову не пришло переживать из-за того, что подумают о нем люди, — он просто сел и стал смотреть, как ветер поднимал и кружил по асфальту песок или пыль, и погода была такая же — стоял конец лета. Вслед за этим воспоминанием всплыло и другое: он был тогда не один, рядом сидел кто-то из его бывших друзей, они приехали на автобусную станцию, а оттуда отправились дальше, в Отепя, где жили до тех пор, пока деревья не оделись в золото и багрянец и осенний ветер не стал срывать с них листву. Он подумал, что такой удивительно прекрасной поры уже никогда не будет в его жизни, как и того, что он, не стесняясь, усядется на тротуар отдохнуть. Подъехал автобус, Прантс, не взглянув на номер, влез в него и сел на свободное место. Сердце побаливало; эта боль напоминала зубную, которая то затихала, то усиливалась, он закрыл глаза, расслабился и вдруг увидел, как он мальчишкой гребет на лодке по реке Пирита; с кормы на него одобрительно смотрит отец, улыбается, и мальчику кажется, будто с каждым взмахом весел в его худеньких руках прибавляется силы, он горд и счастлив; когда из воды под серебристыми ивами вытаскивали утопленницу, отец сказал ему: греби быстрее. На утопленнице было светлое платье, и длинные темные волосы прилипли к ее шее и платью.

В тот момент, когда автобус проезжал мимо родильного дома, Прантс открыл глаза с таким ощущением, будто он сам только что тонул: шея взмокла от пота, рубашка липла к телу. Он не мог дольше находиться в этом душном и раскаленном автобусе. Доехав до следующей остановки, он сошел и на свежем воздухе почувствовал себя неизмеримо лучше. Автобус Прантс перепутал и очутился там, где не бывал уже долгие годы. За это время люди успели понастроить здесь множество больших домов, разбить почти под самыми окнами родильного дома огромную площадку для стоянки машин и обнести ее оградой, некогда заброшенные пустыри были разровнены и превращены в зеленый сквер. Прантс разглядывал этот городской ландшафт, и ему пришло в голову, что все эти детали, которые он здесь видит, можно использовать в каком-нибудь рассказе, например, поиронизировать насчет того, как расположена стоянка. «И тогда они решили сделать возле родильного дома стоянку для автомашин, чтобы младенцы с первых же минут своей жизни привыкали к выхлопным газам…» — стал импровизировать он, затем закурил сигарету и тропинкой вдоль ограды направился к виднеющейся вдали сосновой роще.