Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Марре вспомнилась их первая встреча, она принесла свои стихи в редакцию молодежного журнала, с бьющимся сердцем постучалась, открыла дверь и увидела сидящего в кресле мужчину. «Я принесла несколько стихотворений», — сказала она дрожащим голосом. «Прекрасно», — отозвался мужчина, продолжая курить. Марре не знала, что делать, переминалась у двери с ноги на ногу, все время чувствуя на себе пристальный взгляд мужчины. «Ну, что вы стоите, выкладывайте свои стихи на стол», — сказал он наконец, как бы подбадривая ее.

Марре достала из сумки десяток отобранных ею стихов и разочарованно подумала, до чего же нелюбезны эти редакторы, мог бы сказать хоть несколько слов, спросить, кто она, откуда (в глубине души она уже не раз представляла себе подобную беседу), но, очевидно, такие, как она, с утра до вечера толкутся здесь, и, подавив чувство обиды, она положила на стол отпечатанные на машинке листки, закрыла сумку и направилась к двери. «Подождите», — неожиданно сказал мужчина, сунул сигарету в пепельницу, подошел к столу и стал читать.

Не зная, что делать, Марре долгое время стояла у двери, наконец, пересилив себя, села в то самое кресло, где до этого сидел мужчина, достала из сумки пачку сигарет и закурила.

«Гм-гм… — произнес мужчина. Еще раз проглядел стихи и сказал: — Послушайте, да ведь это совсем недурные вещицы, но вот здесь, к примеру, вы даете рифму „вдали — шаги“, которая звучит несколько примитивно, может быть, будет выразительнее, если вы уточните, какие „шаги“, ну, скажем, танцевальные или…»

Они сидели за столом рядом, и Марре не понимала, как она сама не додумалась исправить или переделать те места, которые шли от «красивости», как выразился мужчина. И когда наконец все было как следует приглажено, возникла пауза, и Марре, набравшись смелости, выпалила:

— А вы что-нибудь напечатаете?

Мужчина пожал плечами:

— Понятия не имею, все зависит от редактора.

— Так, значит, вы не редактор? — Марре осталась сидеть с открытым ртом.

— Нет, я пришел сюда, чтобы встретиться с ним, но, очевидно, он попал по дороге в «пробку» и раньше вечера, похоже, не выберется. Меня зовут Эдвин Вереск.

У Марре подогнулись колени: Эдвин Вереск! Поэт, чьи стихи она просто боготворила, кого неоднократно видела по телевизору на вечерах поэзии… только… Ну, конечно, теперь она узнала Вереска: он отрастил бороду, которая делала его еще более значительным. Внезапно Марре стало стыдно за свои стихи, ей захотелось тут же взять их со стола, сунуть в сумку, но…

— Я больше не в состоянии ждать редактора, — сказал поэт, — и давайте оставим вместо себя стихи, пусть они ждут его.

До поезда у Марре оставалась уйма времени, она собиралась заскочить еще в универмаг, а потом к кому-нибудь из своих бывших одноклассниц, однако, когда Вереск предложил ей выпить в кафе чашку кофе, у нее не хватило решимости отказаться.

— А нам, пожалуйста, шампанского, — сказал поэт подошедшей к ним официантке.

Это был прекрасный день конца ноября. Весь город утопал в снегу, как будто пришла настоящая зима, снег все падал и падал, снег был мягким и словно теплым. В ожидании поезда они гуляли по привокзальному парку, и все время у Марре было чувство необыкновенной легкости, точно она перышко, — ей хотелось взлететь снежинкой в небо. Еще ни разу в жизни она не встречала человека удивительнее Эдвина: в нем все казалось особенным, и в то же время с ним можно было болтать о чем угодно, как с лучшим другом, которого, как тебе кажется, ты знаешь уже сто лет. Весь мир стал вдруг прекрасным, светлым, веселым, ярким, необыкновенным, и когда до отхода поезда оставалось совсем мало времени, поэт прижал ее к себе, и их мокрые от снега лица почти соприкоснулись.

Марре влюбилась второй раз в жизни. Приехав домой, она заново перечитала залпом все пять поэтических сборников Вереска, и у нее создалось странное впечатление, будто многие стихи содержали в себе тайную весть, предназначенную ей. Она знала, что глупо так думать, но из глаз у нее катились слезы, когда она читала: Тебе, любимая/ сквозь ужасы войны/ сквозь горы истлевших трупов/ и всех повешенных расстрелянных/ и всех замученных и всех покончивших с собою/ через бессмыслицу и смысл/ тебе одной, любимая/ несу свое я слово… [9] Перевод С. Семененко.

Да, мир стал прекрасным. Все уродливое, что мучило ее, стало постепенно забываться. Словно и не было Ильмара… Ильмара? Каждый раз, когда она вспоминала об этом парне, ее охватывали бессильная ярость и презрение, которые как бы норовили парализовать ее мысль… Да, это было в выпускном классе, зимой, когда они вместе стали удирать с уроков. Иной раз действительно необходимо было увильнуть от какой-нибудь контрольной работы, и они договорились, что Ильмар, который жил неподалеку, будет приходить к ней, поскольку родители Марре уходили на работу и можно было безбоязненно оставаться вдвоем. Ильмар лишь недавно переехал в их город и, едва только переступил порог их класса, понравился Марре. На школьных вечерах они танцевали почти все танцы, и Марре казалось, что она любит Ильмара.