Елена Посвятовская - Важенка. Портрет самозванки

Митя мелко затрясся от смеха. От него сильно пахло зубной пастой.

Море испортилось на третий день. Штормило, и у городского пляжа волна, разбившись о бетон набережной, взмывала в небо снежным взрывом выше шести белейших колонн ротонды. Важенке казалось, что в самой верхней точке, прежде чем обрушиться вниз, она зависала на мгновение гигантским пенным облаком. На набережной визг, и Важенка с сияющими глазами хваталась за Митю.

Сверху по перекрытию ротонды, там, где колонны были увиты каменной листвой и завитками (коринфский?), значилось: “Граждане СССР имеют право на отдых”. Вроде о хорошем, но выглядело строго, и даже какая-то угроза проступала сквозь темные буквы. Рядом кто-то из местных рассказывал Мите, что ротонда, они называли ее аркой, построена на фундаменте бывшего немецкого дота, да-да, зря не верите!

— Если это не сказки, то очень символично, — говорил возбужденно Митя, увлекая ее дальше по набережной.

— Что такое дот? — спросила Важенка, поглядывая сверху на свои ноги в апельсиновых шортах, которые она одолжила у Толстопятенко.

За три дня ноги успели обветриться солнцем, и Важенка не могла на них насмотреться. Грохот моря заглушал музыку на набережной, широкой, с каменными фонтанами, просторными скверами. В длинных прямоугольных клумбах стояли розы.

Алушта, без бухт и заливов, распахнутая всем ветрам и течениям. А вот Ялту местные не жалуют — “яма” она и есть “яма”, в тисках моря и гор. Хозяйка, у которой Митя и Важенка снимают комнату, всегда приговаривает: “Грязища там, канава настоящая, а ну как каждый пописяет в воду, это что же будет, не, что ни говори, у нас лучше”. Здесь открытое море и вода быстро сменяется. Горы Алушты не охватывают ее тесным кольцом, а деликатно обступают отдельными вершинами. Между ними всегда движутся потоки воздуха, доставляющие в город свежий ветер.

— Дот? Долговременная огневая точка, ну там пулемет, еда надолго, боеприпасы, теплые вещи. Понимаешь, это же очень круто! Дот должен был не пустить назад законных хозяев, наших не пустить. И именно на этом месте построить символ города. Гениально, если не вымысел, конечно.

В столовой шатался стол. Важенка с грохотом отодвинула тяжеленный стул, уселась. Бросила плетеную сумку на соседний. Еще два места за столиком занимали парень с девушкой. Оба в очках, в застиранных футболках, горбились над тарелками с бледными разваренными пельменями. По краю блюдечка с хлебом ползали мухи.

Хвост очереди к раздаче вывалился на уличный солнцепек. Митя, уже почти перед кассой, отправил ее занять место, чтобы не есть стоя. Важенка посчитала: три человека перед ним.

— Сумочку уберите свою, — в голосе над головой плесканула истерика.

Тетка, взмокшая, с лоснящимися от пота щеками, держала поднос в руках, не решаясь поставить. Рядом с нею мальчик лет семи в одних плавках. Вокруг талии у него плавательный круг, припудренный тальком.

— Здесь занято, — Важенка откинулась на спинку стула, щелкнула жевательной резинкой, готовясь к бою.

— Так, — тетка оказалась не из слабаков, обрушила поднос на стол, он качнулся. — Садись, Павлик! Что ты стоишь как истукан? Садись, говорю.

Она схватила плетеную сумку, швырнула ее по столу в сторону Важенки. Павлика в плавках пришлось вытрясать из резинового круга, чтобы усадить на освободившийся стул.

Важенка задохнулась от гнева.

— Да вон мой молодой человек, платит уже! В полосатом. Первый по очереди.

— Платит, ну и пусть платит. Пока он заплатит, мы все съедим! — тетка шумно выгружала с подноса тарелки с черными большими котлетами поверх горы рожков, стаканы с компотом, даже не смотрела на нее.

Важенка медленно поднялась. В приступе ярости и дурноты накатили все запахи сразу: южной хвои, ветки которой тянулись прямо к столикам открытого кафе, компота, резины. Различила даже запах сального пластика подносов и стола. Кружилась голова.

Митя оторвал кусочек от “Правды”, ловко скрутил его, подложил под ножку стола.

— А что случилось? Куда все сбежали? Прямо брызнули в разные стороны. Ты бледная. Что ты натворила?

— Я? Почему я-то сразу? — Важенка тихо рассмеялась, огляделась по сторонам. — Очкарики просто доели. А тетенька скандальная оказалась, на твое место рвалась. Да ничего особенного. Она просто: свободно? Я ей: нет, занято! Всё.

— Важенка! — Митя вскинул на нее глаза.

Она помогала ему разгружать поднос, любуясь его загорелой шеей в открытом вороте бобочки.