Винцент Шикула - Мастера. Герань. Вильма

По поводу каждого письма Штефана начинались бесконечные толки. Порой в разговор приходилось вступать и Имро — Вильма всегда обо всем ему докладывала.

Имро любил свояка, но, случалось, и злость брала на него, и тогда начинал он ворчать: — Черт возьми, вы ни о чем другом и не говорите, все только о Штефане. Вы что, думаете, он там пропадет? Съедят его там, что ли? Сапоги ему были нужны, да? Ведь я его туда не посылал, я ему сапог не навязывал. Хотел быть жандармом, хотел носить форму, пусть теперь и носит ее. Думаете, ему кто поможет? Кто ему теперь поможет? Ждать надо! Ждите конца войны, а там, глядишь, что-нибудь да проклюнется! До некоторых вещей человек своим умом дойти должен. Хочешь носить сапоги и форму, топай, маршируй, слушайся, повинуйся, маршируй и слушайся. Я за него топать не собираюсь. О таких делах надо было раньше думать. Что в армии, что в жандармах — никакой романтики уже не осталось. А может, ее никогда и не было. А хоть и была бы, теперь каждый, у кого голова на плечах, плюет на романтику. В форму человека можно только впихнуть. А того, кто лезет туда из-за денег либо ради сапог, мне не жалко. Всяк умный, пока все хорошо, а когда плохо, да-да, когда потом туго приходится, вздыхать поздно. Раньше надо было вздыхать! Ведь когда плохо, так всем уже плохо. Каждый сам должен с бедой справиться.

У Имро, правда, были иные заботы. Он встречался со Штефкой два-три раза в неделю и всякий раз цепенел от страха при мысли, что Вильма что-то узнает, даже, может, узнала, но еще не уверилась в этом.

Однажды Штефка спросила его: — Вильма ничего не знает?

— Ничего, — сказал Имро. — Откуда ей знать? Или ты думаешь, я ей исповедуюсь?

— Даже ни о чем не догадывается? — выпытывала она. — Не подозревает тебя?

— Думаю, нет, навряд ли. — Имро старался убедить Штефку, а главное, себя. — Наверняка ничего не знает. Откуда ей знать?!

Помолчали, а потом Штефка опять заговорила, должно быть, ее мучила совесть. — Знаешь, я иногда чувствую свою вину перед Йожо, а вот как подумаю, то сдается мне, что я вовсе и не виновата.

Имро поглядел на нее с любопытством. Нельзя ли понятнее выразить свою мысль?

— Знаешь, я тебя еще раньше любила, — продолжала Штефка. — Очень любила. Но чувствовала, что ты ко мне равнодушен, что тебе дела нет до меня. Обидно было. До сих пор обидно. Сперва я на тебя даже немножко злилась. Ты, конечно, был обручен с Вильмой, я понимала, но все же и со мной можно было обходиться поласковей, помягче. Это как бы задевало меня, обижало. Хотелось отомстить тебе, а как — не могла придумать. Йожо я не любила, возможно, даже ненавидела и знала, что ты его не выносишь.

Имро перебил ее: — Я такого тебе не говорил.

Но Штефка стояла на своем. — Ты намекнул, — сказала она с улыбкой. — Но не в этом дело. Я хотела тебе отомстить и не знала как. Вот я и уступила уговорам Йожо. Знаю, что глупо. А ты что об этом думаешь?

— Что мне думать? Ничего я не думаю. Могу только сказать, в каком, я был тогда положении.

— Нет, не надо. Не надо ничего говорить. Хотелось бы просто знать, что ты обо мне думаешь.

— Говорю же: ничего не думаю.

— Ты, должно быть, не понимаешь меня. Я отдалась Йожо гораздо позже, чем ты думаешь. Просто так, ни с того ни с сего. Из упрямства. Не могла тебя переупрямить — тебе же было на меня наплевать, — вот я и решила себя обмануть — и обманула.

Имро молчал. Свои мысли он держал про себя.

— Только Йожко обидел меня больней, чем ты думаешь, — продолжала она. — Но представляешь, какой он был грубый. Но я сама виновата. Конечно, сама виновата, сейчас-то я понимаю, но тогда, когда ты меня сторонился, а Йожо ходил за мной по пятам, я ужасно злилась и со злости, может, и отдалась ему. Случилось это вечером, и я тогда очень переживала, не могла и слова вымолвить, не знаю, что со мной тогда стало, а в нем-то уже была уверенность, он знал, что взял верх, все время шутил, болтал, но хоть это были и шутки, а все равно в них было много грубого и обидного. Представляешь, что он мне сказал под конец? Он сказал: думал я, что ты еще девушка, а ты обыкновенная курвочка. И еще ржал при этом. Я просто не знала, как защититься. Тогда-то я действительно была еще честной, действительно была девушкой, а он дурак, кругом дурак, господи, что за дурак, он даже не понял, что я была девушкой! Правда, потом он изменился, стал относиться ко мне лучше, и сейчас он гораздо мягче, совсем другой, но о том я не забыла, просто не могу забыть, как он тогда со мной обошелся и что сказал тогда. А знаешь, что я сказала ему? Я была девушкой, но ты этого так и не понял, не заметил, и потому, Йожо, если представится случай, я тебе изменю, чтобы ты оказался прав. И может, только потому я с тобой первый раз и легла.