Винцент Шикула - Мастера. Герань. Вильма

Если бы так действительно было! Но именно те, кто больше всего рвется к богатству, не понимают, не желают понять, что лишь тогда человек становится подлинным богачом и множится богатство мира, когда кто-то в один прекрасный день перестает считать свои орехи или считает их только ради того, чтобы отдать другим. Разве не тот самый богатый, кто отдает игре больше всего? Кто не отдает ничего, тот не может быть партнером в игре; как бы ни старался он втянуть нас в свою игру, мы не должны соглашаться. Кто вложил в игру все, тот победил уже в самом начале.

Ах да, мы же хотели говорить о Вильме! А может, и о мастере. О ком раньше? Или нам пора закругляться?

Мастер все веселей. Каждое утро напевает или насвистывает. Имришко как-никак поправляется, что же может нам испортить веселость?

Но однажды — для такого-то дела, пожалуй, мастеру и не надо быть мастером — он помогал соседу сколачивать и ставить ограду в саду. Не помогал, сам ее делал, сосед возле него лишь попивал да приглядывался, иной раз и мастеру наливал — коль хочешь ограду хорошую, надо ее заслужить, — и вдруг, видать оттого, что слишком часто они опрокидывали рюмки, ему примерещилось, что у мастера слишком часто сгибаются гвозди.

— Слышь, сосед! — осклабился Кулих, ибо это был он, прогоревший обувной мастер. — Кажись, гвозди тебе кланяются. Неужто они тебя так уважают? Или ветер дует и так их клонит?

— И дует и клонит. — Мастер-плотник не давал себя сбить с толку. — Но они и кланяются. Отчего бы им не поклониться?

— Ведь всего-то ветерок, — скалил зубы Кулих.

— Ветерок? Ну и что с того? Ведь я мастер не чета тебе. У меня гвоздь и при ветерке согнется. Сними сапог, пускай твой сапог ветерок согнет! Ветер тебе в него даже не плюнет.

— Ну уж, ну уж! Сапог-то я смастерю. Ты бы моему сапогу, ей-ей, подивился.

— Как бы не так! Я подивлюсь, лишь когда у меня от сапога стелька отвалится.

— Да знаешь ли ты, приятель, что такое стелька?

— Как не знать. Но знаю и кто такой Батя, а тот постарался, чтобы другим уж не надо было этого знать. Нынче в башмаке или в сапоге, считай, и стелек-то нету.

— Болван! А что там?

— Да ничего. Теперь уже только башмак либо только сапог. Стельку можешь одному своему дурковатому сыну показывать.

— А ты что будешь показывать? — Кулих, надувшись, выпятил губы.

— Да хоть ограду, — спокойно ответил мастер. — И твою ограду. На собственной ограде тебе покажу, как гвозди мне по-прежнему кланяются.

— Ну уж, ну уж, тю-тю-тю-тю! — опять надулся Кулих. — Не кланяются, а только гнутся.

— Тю-тю-тю-тю, ну и гнутся. Похоже, гвозди у тебя завалящие. Либо ты поддал лишку. Все видишь вкривь и вкось.

— Точно, поддал. И тебя вкривь и вкось вижу. Ей-же-ей, из тебя стал уже только кривой и горбатый пес либо черт. Такую псину да и такого хренового черта я, кажись, сроду не видел.

— Осел, я же кланяюсь. Пошто ветер мне дует? Я хочу и тебе, сапожнику глупому, поклониться, потому как и ты черт, и ты уже порядком горбатишься. Ей-богу, как скапутишься и отвалишь в подвал, где будут черные ангелы твой сапог делить, стельку уж я себе выпрошу…

Неожиданно прибегает Вильма и перепуганным голосом сообщает:

— Тата, скорей пойдемте! Имришко страшно плохо!

Мастер откидывает молоток и бежит домой.

Имро лежал на кровати, хрипел и, тараща глаза, задыхался, не в силах перевести дух.

— За доктором! Живо за доктором! Беги, Вильмушка!

— Нет, я не пойду! Я здесь останусь!

— Ты иди! Кому-то надо идти! Вильмушка, скорей доктора! Господи Иисусе Христе! Я тоже не пойду! Беги к соседям! Быстро за доктором! Сосед! Господи боже, лучше к соседу я сам пойду. Сосед, сосед, соседушка родимый, Христом-богом прошу, сбегай за доктором!

— Бегу, уже бегу, соседушка! И чтоб враз шел, чтоб враз! И что вы меня… велеть, чтоб захватил с собой что?

— Так, так, сосед, и чтоб бежал, чтоб только быстрей бежал! — Мастер толкает соседа вперед себя. — Скажи, Кулишко, пускай бежит к нам и пускай все возьмет, пускай с собой все возьмет! Кулишко дорогой, беги, Кулишко, беги, соседушка, никогда тебе этого не забуду…

Мастер бежит назад. Снова подбегает к Имровой постели: — Как тебе, Имришко?! Сынок ты мой дорогой, что нам делать! Как тебе помочь?

Вильма и мастер вне себя от отчаяния, они всполошенно мечутся по дому. Что делать, что делать? Мастер хватается за голову: — Господи, что же ты не пришла раньше сказать!

— Как же, раньше, — плачет Вильма, — это враз и случилось. Вдруг захрипел. Я помочь хотела ему. Имришко! — Она снова склонилась над ним. — Хоть скажи что! Богом прошу, скажи нам, Имришко, как, как помочь тебе.