Винцент Шикула - Мастера. Герань. Вильма

Конечно, все это не очень-то пошло Имро на пользу, но братья хоть немного развеселили его. Днем он еще полеживал, к вечеру почувствовал себя лучше, а в воскресенье, когда братья наладились уезжать, стало ему совсем хорошо, и он был вполне доволен собой.

Якубова жена говорила Вильме: — Видать, он просто от этого шума устал. Главное, от этой кучи детей. Кто к детям не привык, тот их не переносит, на нервы действуют. От них и захворать недолго.

Но Вильма качала головой: — Нет, нет, он привык к детям. Ведь и у Агнешки дети. Они часто у нас, приводят с собой и дружков, и подружек. К детям мы привыкшие. Может, просто погода меняется. Может, уже и изменилась где. Имришко не переносит перемены погоды.

А Имро все отговаривался. — Да ладно вам обо мне толковать. Все я переношу. И погоду. Мало ли у кого желудок болит? За меня не тревожьтесь, не так уж я плох!

А перед самым уходом взял слово Якуб: — Ну, теперь узнаю тебя, Имро. Как мы приехали — и желудок у тебя заболел, и слабость какая-то навалилась, и полежать пришлось, а теперь, когда мы уезжаем, тебе опять хорошо. Занедужил ты только для того, чтоб нас выпроводить. — Потом, обхватив его за плечи, потряс — Ну, будь здоров, Имришко, и держись!

Женщины и дети снова его обняли и расцеловали, а Ондро, благо в гостях ему удалось больше всех выпить и изрядно других позабавить, подождал до конца и попрощался последним, чтобы оставить за собой и последнее слово.

— Ну так, браток! — Он схватил Имро за талию и высоко поднял. — До стропил-то ты дотянешься, да и конек для тебя не высок, только вот ешь больше, тогда и подымешь стропило, а не умаешься с ним. Держись молодцом! — Поставив Имро на пол, он еще и похлопал его. — Чистец и полынь тебе вышлю!

А однажды — допустим, уже летом — они опять ставили у одного богатого крестьянина амбар; был он почти готов, ходили они туда-сюда по перекладинам и советовались, как быть дальше. Не то чтоб они нуждались в совете — у обоих за плечами было немало амбаров, — но если бы такая работа не прерывалась порой разговорами, то иной наблюдавший вчуже мог бы подумать, что поставить амбар — дело плевое. Ведь и хозяину, что временами наведывается на их работу взглянуть, хочется кое-что о своем амбаре узнать или то-се в нем улучшить, чтоб уж его-то амбар был не чета другим. Попробуйте какому крестьянину — ха-ха, давненько не видывал я крестьянина! — сказать, что его амбар — хе-хе, а где они, те амбары?! — пустяковина! Даже теперь, когда амбар его уже скособочился, сгнил или сгорел, даже теперь он бы на вас разозлился. Такой вещью может лишь тот не дорожить, кто не знает в ней толку, либо завистник, у которого нет амбара, да и нет в нем нужды, ибо нечего туда положить. Однако и бедняку неплохо бывало в амбаре: если на дворе жарко и крестьянин дозволит, он может в амбаре поспать, если дождь — порадоваться, что в амбаре он не намокнет и выспится еще лучше. И горожанин — благо он, на взгляд любителя амбаров, спокон веку был бедняком — иной раз понимает, хотя и всегда отпирается, что городской уют не чета деревенскому. А что в деревне ценнее амбара? Нынешние горожане (на самом-то деле чаще это селяне) живут в государственных либо кооперативных квартирах, а какой там уют — отлично известно, и многие (не все же селяне оглупели и отупели) нет-нет да завздыхают: — Ну и жарища! Был бы у нас амбар! — Или: — Ох и льет нынче! Был бы я дома! — И снова всплывет в его памяти амбар, сарай или чердак, сон под крышей, по которой стучит частый дождь, точно сыплется шебурша ячмень или пшеница. Бетонный амбар, виноват, сон между бетонных стен со сном в амбаре никак не сравнится. Дерево есть дерево, человеку оно близко, ближе, чем бетон. Дерево и растет, а пока растет — цветет, дышит и радуется вместе с человеком. И пахнет. Пахнет и тогда, когда начинает трухляветь…

Однако мы что-то разговорились. Те двое, что ходили по перекладинам, наверняка столько не наболтали, они лишь советовались: — Еще вот это, да еще вот так, проложим либо подложим, перевязку с обеих сторон укрепим…

Вдруг мастер уперся взглядом во что-то поверх изгородей, а вскоре и Имро туда же уставился. Спервоначалу казалось, они рассматривают другие амбары, сараи, курятники или ни с того ни с сего, просто так, засмотрелись на изгороди. Имро приметил, что в одном из дворов по лесенке, приставленной к курятнику, всходит женщина; хоть и видна она была со спины, все равно нетрудно было догадаться, что это отнюдь не старуха; она пригнулась, собирая яйца — а что ж еще там было искать, — и тут у нее задрались юбки, так что парни — если откинуть несколько десятков годков и отца назвать парнем — увидели красивые женские, даже, пожалуй, девичьи, ляжки. Иной бы мог возразить, что о вещах, увиденных издали, не стоит высказываться уж столь определенно и точно, но человеку с фантазией, особенно если в таких вещах он чуть разбирается, достанет намека, прочее он может домыслить, однако тут домысливать не пришлось, два-три двора — не такое уж расстояние. Мастер углядел, что сумел углядеть, а потом испытующе посмотрел на своего подмастерья. — Сдается мне, Имришко, эти ляжки мы уже где-то видели!