Ольга Гладышева - Оползень

В зале засмеялись. Виктору Андреевичу стало жалко голову.

— Что за партия? — поднял он брови.

— Лидер меньшевиков, — сказал не любивший политику, но все знавший Циммерман.

— Вы хотите гражданской войны! — прорвался наконец голос у лидера. — Вы хотите! Вам терять нечего! — закричал он в сторону Нейбута. — Но мы знаем, сроки вашего торжества коротки!

На лице Виктора Андреевича появилась скептическая усмешка.

— Вы разожгли инстинкты невежественных масс! — нервничал голова.

Нейбут непроницаемо слушал, глядя в дымное пространство зала.

— Клевета! Долой его с трибуны! — закричали оттуда.

Агарев хотел еще что-нибудь сказать, но не умел совладать с собой. Голосовые связки опять изменили ему.

— Эх, перегорел! — посочувствовал Виктор Андреевич. — Нервы не годятся у нашего революционера.

— Слушайте, перестаньте делать вид, что лягушка — это курочка! — сказал на это Циммерман.

Снова взял слово Нейбут. От его северного спокойствия не осталось и следа.

— Вы предаете революцию! — загремел он, перекрывая гул зала. — За нее уже заплачено кровью русских рабочих, а вы предаете! Почему в Золотом Роге чужие военные корабли? По чьему сигналу?.. Только Советам должна принадлежать власть! Только они выведут страну из войны и обеспечат интересы народа!

— Вот он, юный пророк нового времени! Какая вера, какая страсть! Интересы народа — не меньше! А вы кто такой, господин банкир?

Виктор Андреевич говорил с насмешкой, но ему нравился этот мальчик, его ладные сапоги до колен, молодая стать, обтянутые гимнастеркой развернутые плечи.

— Да здравствует революция! — заревел Виктор Андреевич, топая ногами вместе со всеми.

— Вы все помешались! — падал ему грудью на плечо Циммерман, потея и дыша кофеем.

Никто не думал о жертвах. Кровь стала дешевле слов. Можно ли было вообразить, что жить оратору оставалось чуть больше года, до того как расстреляет его в Омске решительный адмирал Колчак.

Виктор Андреевич огляделся… Эти восторженно разинутые рты, эти горящие глаза, гулко бьющие корявые ладони. Вот оно, началось! В груди у Виктора Андреевича клокотало. Нет, он досмотрит все до конца, до последней минуты.

Положение в городе было сложным. Советы явно напирали, поддерживаемые массами, но иностранные концессионеры чувствовали себя пока спокойно, коммерция процветала. Отечественные промышленники хотя и злились, но дел своих не закрывали, банкам даже пришлось субсидировать новую власть (как надеялись, непрочную).

Город наводняли авантюристы и уголовники. Притоны и азартные игры существовали почти открыто. Возле гостиниц и ресторанов топтались какие-то без определенных занятий потрепанные фигуры, впрочем, со следами оскорбленного достоинства на физиономиях. В подъездах и на лестницах чем-то торговали, непонятно — чем.

Иностранный военный флот по-прежнему маячил на рейде.

Каждую неделю жителей во Владивостоке явно прибавлялось. Много было приличной и даже очень приличной публики, только почему-то со следами излишней нервозности в манерах. Генералов было много до чрезвычайности. На удивление много. «Будто Всероссийский съезд генералитета», — ухмылялся про себя Лирин. Один другого важнее, один другого значительней. Все это ворочалось, вспухало, по наблюдениям ротмистра-психолога, даже как бы пузырями вот-вот пойдет.

Лирин, не глядя, видел, не слушая, слышал, и хоть довольно грузен был во время гулянья на «Богатыре», он все-таки преотлично сообразил, к чему и даже куда клонит главный акционер Виктор Андреевич: этак уже и независимо, и вроде уж не здесь он, а там! Ну, а как т а м можно оказаться, большого труда вычислить не составляло: не через всю же Россию тащиться на запад, где к тому же война, проще всего на восток через Владивосток. И сам Лирин не преминул на всякий случай сюда подъехать, словно бы из одного только любопытства гражданского, но потратив для этого последние крохи, остававшиеся от некогда неплохого жалованья.

Хоть и не располагал Лирин европейским кругозором Виктора Андреевича, но республике, во главе с каким-то Временным правительством и находящейся в состоянии войны, бывший жандарм имел основания не доверять. Жил он во Владивостоке одиноко, нигде не объявляясь, ни с кем не вступая ни в какие отношения, думу думал, как ему устраиваться в жизни дальше.

Ольга Викторовна томилась и капризничала.

Виктор Андреевич все откладывал отъезд, все выжидал с болезненным любопытством.