Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Доктор, я не хочу этого лекарства, от него бывает импотенция! Нет бывает, нет бывает, да бывает же, чёрт возьми. Ну, ладно, в последний раз! Ну зачем опять? Прошу же в руку!

Вчера мне снилась кто-то средняя между Брижит Бордо и Ив Монтаном. Это, наверное, началась нимфомания. Говорят, что Брижит не живёт со своим мужем, потому что не хочет. Грандиозно у них там всё-таки: не хочет, и всё! И не живёт! А здесь попробуй! Нет! И думать нечего! Выйду отсюда — заставят. Они всё могут заставить. Изверги! Немцы в концлагерях, убийцы в белых халатах, эскулапы, лепилы. Гиппократы, и всё. Ах! Если бы не судьба мира! Если бы не это! Если бы!

Шестым чувством своим, всем существом, всем данным Богом Господом нашим разумом уверен я, что нормален. Но, увы. Убедить в этом невозможно, да и стоит ли!

И сказал Господь: «Да восчешутся руки мои, да возложутся на рёбра твои, и сокрушу я их». Так и с недугом будет моим! Мне врач обещал, что к четвергу так и будет.

Все пророки: и Иоанн, и Исаак, и Соломон, и Моисей, и ещё кто-то — правы только в одном, что жив Господь, распнули Его, воксрес Он и ныне здравствует, царство Ему небесное. А всё другое насчёт возлюбления ближнего, подставления щёк под удары оных, а также не забижай, не смотри, не слушай, не дыши, когда не просят и прочая чушь — всё это добавили из устного народного творчества. Да! Вот ещё. Не убий! Это правильно. Не надо убить. Убивать жалко, да и не за что!

Сейчас начнутся процедуры, сиречь хвойные ванны, кои призваны поднимать бодрость духа нашего и тела, а также и достоинство.

Так что: не убий, и всё тут. Я ни за что не пойду в столовую. Там психи сидят и чавкают. Не уверяйте меня, именно чавкают и вдобавок хлюпают. Ага! Эврика. Несмотря на разницу в болезнях — шизофрения там, паранойя в всякая другая гадость — у них есть одно, вернее, два общих качества. Они все хлюпики и чавкики. Вот. И я к ним не пойду, лучше возьму сухим пайком, имею я, в конце концов, право на сухой. У нас здесь и так всё сухое: закон и персонал обслуживающий. И я требую сухой паёк. Нет? Тогда голодовка, только голодовка может убедить вас в том, что личность — это не жрущая тварь, а нечто, то есть даже значительно нечто большее.

Да! Да! Благодарю! Я и буду голодать на здоровье. Читали историю КПСС (нет, старую)? Там многие голодали и, заметьте, с успехом. А один доголодался до самых высоких постов и говорил с грузинским акцентом. Он уже, правда, умер, и тут только выяснилось, что голодовки были напрасны. Но ведь это через сорок почти лет. Ничего, лучше жить сорок лет на коне, чем без щита. Я лучше поживу, а потом уж после смерти пущай говорят: вон он-де голодал и поэтому умер. Пусть говорят, хоть и в сумасшедшем доме. Мне хватит этих сорока.

Зовут на прогулку. Там опять они, они, эти люди, которых зовут не иначе как «больной» и обращаются ласково, до ужаса ласково. Пойду. От судьбы не уйдёшь! Ни от своей, ни от мировой. Тем более, что наши судьбы, как две большие параллели.

Вот лексикон. Надо запомнить, и всё станет на место, мы называемся «чума», а есть ещё алкоголики. Вот и всё. Надо же, как просто.

На улице слякоть, гололёд, где-то ругаются шофёры и матерятся падающие женщины, а мужчины (не падающие) вовсе и не подают им рук, а стараются рассмотреть цвет белья или, того хуже, ничего не стараются: так идут и стремятся, не упасть стремятся. Упадёшь — и никто тебя не подымет — сам упал, сам вставай. Закон, загон, полигон, самогон, ветрогон, алкогон и просто гон.

— А вы знаете! Я ведь начальник галактики. Это очень, очень много. А вы, ну что вы?

— А я начальник вселенной.

— Этого не может быть: галактика — это и есть вселенная. А тут не может быть двух начальников одновременно.

— Извините, я позвоню домой. Мария! Это я! Что же ты? Да? А кефир, я не могу без кефира, все кругом смеются, что я без кефира, а я без кефира. Жду. Так вы утверждаете, что галактика и вселенная одно и то же. Позвольте заметить вам, что это не так. Это всё равно, что ну… галактика — это только завтрак, зато вселенная — это много завтраков, обедов и ужинов в течение неограниченного времени. И я начальник всего этого, так что прошу вас, отойдите и не мешайте. Меня ждут дела.

Каждый человек может делать то, что хочет или не хочет его начальник. Есть такой закон. А если начальника нет, то и закона нет и человека, следовательно, тоже — ничего нет. Нуль. Один всемирный нуль, как бублик, который никто не съест, потому что он не бублик вовсе, а нуль. Нуль.

Хватит, так нельзя. Врач запретил мыслить такими громадными категориями. Можно сойти с ума, и тогда прощай гололёд, метро, пивные, тогда всё время — это одно: психи, врачи, телевизор и много завтраков, обедов и ужинов, то есть вселенная. Сгинь! Сгинь! Сгинь! Нечистая сила! Нечистая сила — это грязный Жаботинский. Есть такое сравнение. Сгинь, грязный Жаботинский. Вот ещё был случай такой. Двое пили, пили и пропили, и с себя, и с окружающих.