Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Работаем циклами, это тоже несколько циклов заключены, такой у нас вечер. Первый цикл — я спою несколько студенческих песен. Не знаю, поют ли их студенты, но мне кажется, что эти песни студенческие. Первая песня — «Марш физиков», и потом «Песня студентов-археологов». Если есть такие — примите на вооружение. («Песня студентов-физиков», «Песня студентов-археологов», т. I).

Разрешите маленькую преамбулу перед песней. Дело в том, что есть такой актёр, очень известный во всё мире. Фамилия его Шон О’Коннори. Он играл Джеймса Бонда в двенадцати сериях по Флемингу, в детективе, где он играл агента 007, Джеймса Бонда, шпиона, супермена и так далее. Ну и вот, его пригласили сниматься к нам, он играл у нас в картине совместной с итальянцами: «Красная палатка». Он очень беспокоился, что когда он приедет сюда, его будут очень донимать поклонники, брать автографы и так далее. Он очень нервничал. Приехал сюда — никто его не знает, никто этого Флеминга не видел и 12 серий не смотрел. Он очень сначала обрадовался, отдыхать стал, а потом расстроился, потому что общаться хочется. А его никто не знает. Он лысоватый такой, в общем, мало привлекательный. Если не знать, что Джеймс Бонд — нормальный такой. Ну и вот, он попросил устроить ему даже вечеринку какую-то, его там с кем-то познакомить. Эта «кто-то» ушла, потому что он по-русски ни бельмеса не понимает. И он сидел за растерзанным, выпитым и съеденным столом и говорил: «Да, да, это таинственная страна, это правда». («Агент 007», т. I).

Вариант

Это история мирового кинематографа. Есть такой знаменитый артист на Западе — Шон О’Коннери. Он играл Джеймса Бонда — агента 007, супершпиона, супермена, супер-супер-супер-пересупер… И вот он настолько знаменитый человек, что ходит он с охраной, к нему пробраться очень трудно, живёт он за высокой оградой — он опасается поклонников, боится, что они его совсем где-нибудь прижучат.

Его пригласили сниматься к нам в фильм «Красная палатка». Он долго не хотел, беспокоился, потому что страна таинственная, но наконец, всё-таки согласился, приехал, две недели гулял по улицам; народ проходил мимо — никакого внимания, ну пройдут, только что не плюнут, а в общем, никакого уважения, потому что в жизни он никакой не супер: нормальный господин, респектабельный, седоватый, лысоватый, очень симпатичный, но никакой не супер. И он так подышал, смотрит — никто к нему не пристаёт, потому что этих фильмов у нас никто не видел, конечно. И он потом заскучал, говорит: «Надо всё-таки организовать какой-то вечер, объяснить хотя бы моим коллегам, кто я такой». Ну, позвали журналистов, артистов, артисток, конечно. Он накрыл стол, сделал замечательный стол, купил всяких напитков хороших в «Берёзке» — там, висков, джинов — и всех развлекал. Он, в общем, симпатичный и развлекал всех, правда, по-английски. А там, в этой компании, никто, к сожалению, ни бельмеса по-английски не смыслил. Чего-то он делал, короче говоря, всё выпили, съели да ушли. И он остался один у разрушенного стола и долго повторял: «Да, действительно, это таинственная страна». (Агент 007, т. I).

Почти из всех мест, где я бываю, я привожу различные впечатления, из которых делаю четверостишия, рифмую, это для того, чтобы не забыть. Потом они получаются иногда в виде куплетов, но не песни, потому что я в слово «песня» вкладываю большой смысл. Всегда в песне, мне кажется, должен быть ещё какой-то другой пласт, который за первым планом должен существовать, обязательно серьёзный. Это всегда то, что волнует тебя больше всего, дёргает за нервы, скребёт по душе. Это всегда очень серьёзно и с кровью. Если даже это выражено в шуточной форме, это не имеет значения. А то, что я вам сейчас спою, это то, на что упал взгляд в тот момент, когда я там был. Так и относитесь.

Это как бывает, присылают письма и спрашивают: «Что вы имели в виду под той или иной песней?» Ну, во-первых, что я имел в виду, то я и написал. Каждый понимает в меру своей образованности, это уж я совсем никогда не могу регулировать впечатление от песни, это совсем другой вопрос. Но, бывает, там, близко, попадаю в точку, или кому-то что-то там захотелось увидеть, но всё-таки близко к тому, что я имел в виду.

А с этой песней у меня был случай. Я её спел в Иркутске, как раз в бане. И вот, значит, начали они жутко хохотать. Я был у старателей, в старательских артелях, кстати, я потом спою вам об этом песню. И сидел такой человек, который, ну, до слёз, так он умирал от хохота. Я ему говорю: «Да что ты так всё смеёшься? Уж все отсмеялись». Он говорит: «Ну, откуда ты всё это знаешь?» Я говорю: «Чего знаешь? Я что, видел то…». Он говорит: «Знаешь, песня не про Париж, это же про Иркутск». Я говорю: «Почему?» Он говорит: «Ну, тоже у нас открыли новую баню сейчас в городе, так там гвоздей столько, что, действительно, их впору вытаскивать», то есть совсем наоборот, но вот она сработала таким образом… («Письмо к другу или Зарисовки о Париже», т. I).