Александр Мелихов - Тризна

Но я отвлекся. Держу я эти витые бумажные кольца, и тут заходит дачник купить ягод. Я продавать стеснялся, но и деньги были нужны позарез. Так я на перевернутую бочку ставил корзину с лесной клубникой, они сами кружку набирали и клали деньги на бочку. А я вроде как ни при чем. Отсюда и пошло это выражение – деньги на бочку. Так вот зашел дачник, тоже, кстати, похожий на Викниксора. Я тогда в евреях еще не разбирался, это был чисто фольклорный образ, вроде русского на Западе. Но я как-то различал, что есть и какие-то особенные городские, городские, так сказать, из городских. Этот Викниксор был тоже из городских городской. Он увидел меня с этим разрезанным кольцом и немножко обалдел. Ты сам, спрашивает, до этого додумался? Нет, говорю, в книжке прочитал. И он мне через неделю привез сразу штуки три рассыпчатых Перельманов. Занимательная математика, занимательная физика и занимательная астрономия. Вроде бы.

Проглотил я их, а дальше началась сказка. На колхозном «газоне» меня отвезли на городскую олимпиаду, и я занял по физике второе, а по математике третье место. И пока я дня три там тусовался – это было счастье, я увидел, что я не один такой придурок, – так вот, я заметил, что и среди городских есть свои городские. Они держатся так, будто из каких-то столиц в наш областной центр ненадолго завернули и все им тут немножко смешно.

Но потом я и в Ленинграде встретил таких умников. Они и в культурную столицу попали как будто из какой-то еще более крутой столицы – из Парижа, что ли, или из Нью-Йорка, – им и Ленинград немножко смешон. И, никому не в обиду, почти все они были евреи. Нет, наши Боря с Котом были совсем другие. Борю я вообще принимал за русского, только чересчур уж принципиального. А Грузо, я думал, и есть грузин. Тех, столичных из столичных, было немного, но они держались кучкой и больше всех бросались в глаза. Постепенно как-то выяснилось, что они всех русских считают антисемитами и, так сказать, превентивно стараются их опустить. Во всех стычках, будь то даже шахматный турнир, они становились на сторону Америки и, кажется, воображали, что и они для Америки что-то значат. Они здесь ее посланники, нас вразумлять. А я к тому времени уже сильно недолюбливал Америку за то же, за что недолюбливал и городских: она была что-то вроде города над городами. Коров кормит и доит весь мир, а сыр с маслом у них.

Кстати сказать, в Америке «настоящих американцев», преданных американской мечте, – ну, о великой миссии Америки и так далее, – я не встречал. Мои знакомые вообще не интересовались, есть что-то за пределами Америки или нет. У нас когда-то так белорусов дразнили: а за Гомелем люди ёсть? Они любые свои районные соревнования называют чемпионатом мира. Иногда мне кажется, что Америку придумали в России. Прямо по Достоевскому: мы умеем любить чужое больше, чем сами его хозяева. Плохо только, что мы ждем за это ответной любви.

Уже далеко после перестройки я как-то пришел к Обломову советоваться. Отца же у меня, в сущности, не было, я со всеми вопросами ходил к Обломову, тоже крошка-сын. И говорю ему: «Владимир Игнатьевич, пора создавать партию «Ватники против умников». Пока мы их слушаемся, мы народ, как только о своих интересах начинаем думать – мы быдло. Так быдлу и нужно держаться друг за дружку. А то этих городских ничем не прошибешь. Им скажешь, что в колхозе народ выживает, как при немцах, а они: и правильно, все нерентабельное должно отмереть. Жалеют они нашего брата, как кошка мышку, им главное, что за границу стало можно ездить. Лозунг дня – отрытое общество. Чтоб Америка всех открыла и сожрала, как консервы. Наши умники думают, что они американцам союзники, а они для них на самом деле полезные идиоты. Думают русофобией к ним подмазаться, как будто у тех своих русофобов мало».

Все это я Обломову выложил, а он помолчал-помолчал и заговорил этим своим придушенным басом: «Валентин Алексеевич, когда я только чуть в науке продвинулся, я тоже столкнулся с теми умниками, для кого мы все сибирские валенки. И через скорое время почувствовал, что с ними сам еврею уподобливаюсь. Что везде я ищу русофобию, из-за всякой мелочи ночей не сплю. А как всех их позаткнул я за` пояс, тут-то и обиды мои кончились».

Мне захотелось протереть глаза, точнее, уши. Или мне это снится-чудится: русский гений заговорил былинным слогом. Я пытался понять, не розыгрыш ли это, но его пустые глазницы смотрели мимо совершенно непроницаемо.

«Состязаться мы вздумали в потреблении. А наше истинное поприще подвиги. Если что в социализме есть хорошего, так возможность не крохоборничать. А собрать-то всю силушку во едину власть, да чего-нибудь такое сотворить-создать, чтобы люди во всем мире рты разинули. И уж сколько я всякого навыдумывал, да только старые бздуны меня не слушали, все требовали трясогузы рентабельности».