Александр Мелихов - Тризна

А всемирный потоп за окном все бесновался и бесновался. Воды вроде бы стало обрушиваться поменьше, но это возмещал ветер.

В детстве все кажется нормальным. Чему учили в школе, было нормально. Что слышал клочками от взрослых за бутылкой, хоть меня от стола и отгоняли, тоже было нормально. В итоге мне долго представлялась вполне нормальной такая картина. Если бы немцы нам объявили войну хоть за полчасика, мы бы им показали. Но эти гады напали без объявления войны, и поэтому они нас сначала побеждали. Поэтому мой папа попал в плен. И его после войны посадили за то, что он не застрелился. А не застрелился он потому, что застрелиться было не из чего, тогда это была общая беда. А если бы у него была винтовка или наган, он, конечно, застрелился бы, и все бы было хорошо. Еще плохо было то, что его посадили не сразу. Он еще успел заехать домой в землянку, потому что дом сожгли немцы во время карательной операции. Они заодно прострелили маме плечо сквозь грудку моей сестренки, ее мама держала на руках. Так она с простреленным плечом и убитой дочкой на руках и отсиделась в подполе. Поэтому когда мне твердят о гуманизме европейцев и о варварстве русских, мне трудно отделаться от детских впечатлений. Надо еще немножко подождать, пока и мы вымрем. Вот тогда правда окончательно восторжествует.

Так вот, нашей семье не повезло сначала из-за того, что отцу не из чего было застрелиться. А потом – что посадили не сразу. Он переночевал с матерью в землянке, а забрали его только на следующий день. И от этого у мамы родилась еще одна моя сестренка, и растить ее нужно было без отца в землянке… Вместо подгузников мать солому использовала. Потом, уже взрослым я как-то маму решился спросить: вы о чем думали?.. Она только вздохнула: сынок, это же не с голоду, а смолоду…

В общем, ясное дело, варвары, дикое скопище пьяниц. Контрацептивы даже не освоили.

Но в то героическое время меня еще не было.

Я появился уже в избушке на курьих ножках, когда и сестренка пахала на колхоз, и отец вернулся. Ему как инвалиду и фронтовику даже доверили гээсэм – горюче-смазочные материалы. Его к тому времени реабилитировали. Поэтому, когда его сажали во второй раз, он не считался рецидивистом. Начальство все время требовало что-то им отпускать налево, иначе бы сместили, а он больше ни на что не годился. Но и заметать следы он тоже не наблатыкался.

Но, в общем, и срок он получил, по старым меркам, детский. И я к нему еще привыкнуть особенно не успел, так что и это казалось мне нормальным: отца нет, надо горб гнуть на огороде, заготавливать грибы, ягоды, ловить рыбу…

Для дачников это была забава, а для меня жратва. Я хоть и не голодал, но карамелька считалась роскошью. Сестра мне рассказывала, как они с матерью на чьей-то свадьбе ночевали у таких богатеев, у которых сахарного песка была целая наволочка под кроватью. И сестренка сосала и жевала уголок этой наволочки, а сама обмирала от ужаса. И повторяла себе: скажу, что это теленок – у них в это время теленок жил в избе. Мог же он заползти под кровать? Телята – они такие.

Но что мне начало казаться ненормальным – дачники. Они с собой привозили масло, сыр, колбасу, ветчину, каких мы и не нюхали. А не нюхали мы никаких. И я задумался: почему моя мать встает в пять часов на дойку, ходит по навозу в резиновых сапогах, а масло, сыр у них? Почему наша свиноферма, когда нужный ветер подует, воняет на все село, а ветчина у них? А они при этом с нами здороваются как-то чересчур уж приветливо, как с дурачками.

Счастливчики, которым все было доступно от папы с мамой, ругают советскую школу за то, за се, и я бы тоже ругал, если бы у меня было что-то получше. В перестройку и советскую власть больше всех ругали те, кому высшее образование досталось по праву рождения. Но если бы не наша сельская школа, я бы никогда не услышал ни про Пушкина, ни про Ньютона. Только там я и увидел книги, и так в них впился, как будто давно их искал. Это такая порода людей, для кого главная жизнь в книгах. Глотал все подряд и наткнулся как-то на здоровенный том «Хочу все знать!» А я и правда хотел все знать. И вот читаю: «Лента Мебиуса». Предлагают бумажную ленту закрутить на полоборота и склеить кольцо. А потом, пишут, разрежьте его вдоль – вот удивитесь-то! Чему ж там удивляться, думаю, ну, будет два кольца.

Из старой тетрадки вырезал ленту, закрутил, склеил вареной картошкой. Стал резать – и вдруг вместо двух колец получается одно, только сильнее перекрученное. А что, думаю, если и его разрезать? Очень осторожно, чтоб не расклеилось, резал, резал – и бац, получились два кольца, друг в дружку продетые. Сижу и пялюсь на них, как баран, – как такое могло получиться? Потом уже в институте я разработал кинематическую схему поверхности Мебиуса – через вращение отрезка. И по ней мог уже предсказывать, что получится, не разрезая.