Тоомас Винт - История со счастливым концом

Похоже, Хелен не особенно торопилась найти новую работу.

— Сбавлю немного темп, — сказала она.

Очевидно, так надо, с глубоким безразличием подумал тогда Эрвин, ведь жена ходила на работу больше для собственного удовольствия, чем для пополнения семейного бюджета, да Эрвина и не особенно интересовало, чем живет его жена. У него был собственный мир — книги, которые он собирал с неослабевающей страстью, любовно расставлял на полках и большую часть которых прочитывал. В своей жизни он достаточно горбатился, чтобы, наконец, позволить себе «свой мирок», и ему казалось, что наверняка и жена поищет и найдет для себя то, что принесет ей удовлетворение. Семья и дети… втихомолку посмеивался он, уверенный, что когда в семьях у ребят пойдут дети, Хелен запрягут по полной программе. Поэтому его не слишком тревожило, что иногда, придя домой, он находил жену изрядно под мухой. Ему не мешало даже то, что Хелен за вечер добавляла еще и — то ли от скуки, то ли просто в пьяном кураже — закатывала скандалы на пустом месте. Когда разыгрывался очередной такой скандал, Эрвин запирался в своем кабинете и не показывался раньше, чем пора было идти спать, и в таких случаях ему частенько приходилось по пути накрывать одеялом валяющуюся в кресле или на диване жену.

Так эти запои и набирали обороты: вначале потихоньку, почти незаметно в тени других — более важных — событий. Съездив в марте на неделю в Испанию, Эрвин возвратился и обнаружил в квартире в прямом смысле слова свинарник, среди которого трупом валялась в постели нажравшаяся до бесчувствия Хелен.

Не раздеваясь, как был в пальто и шляпе, Эрвин долго просидел в уголке прихожей. Он как будто больше ни минуты не мог находиться в загаженной квартире, но при этом силы закрыть за собой дверь тоже не было.

Медленно и бессмысленно тянулось время, пока, наконец, чаша терпения Эрвина не переполнилась желчью. Он не понимал, по какому праву кто-то решил, а главное посмел испортить ему жизнь. То, что они прожили вместе более четверти века и подняли двоих ребят, в изменившихся условиях уже ничего не значило. Под зад коленкой и спустить с лестницы!

Черные мысли все крутились и крутились у Эрвина в голове, временами становясь настолько черными, что он сам испытывал неловкость.

В конце концов Эрвин сдался. Под натиском очевидной реальности переполнявший его сердце гнев начал ослабевать. Того, что здесь происходило, пока он был в Испании, изменить уже невозможно, что было то было. Единственное, что он мог сделать для восстановления душевного равновесия, это ликвидировать последствия катастрофы, и, внешне смирившись, он взялся за уборку следов многодневной попойки.

Эрвин не хотел знать и еще меньше хотел представлять себе, что могло все это время твориться в квартире, но на каждом шагу он натыкался на знаки или даже гадкие свидетельства, рождающие немыслимые прежде подозрения. Когда он, наконец, в своем кабинете, который на первый взгляд загульный смерч пощадил, сел за стол и вдруг обнаружил, что кто-то все-таки шарил по ящикам и наверняка кое-что прихватил с собой, чаша его терпения тут же вновь переполнилась и содержимое, пенясь, вылилось через край. Не слишком отдавая себе отчета в том, что делает и какой в этом смысл, он ринулся в спальню и принялся яростно трясти жену. Та моталась в его руках как тряпичная кукла. Наконец, она разлепила глаза.

— Что, черт возьми, здесь было! Ты вообще в своем уме или уже нет? Отвечай, тварь, отвечай! — орал он, колотясь от ярости.

Хелен приняла сидячее положение, потом замедленно, как сомнамбула, подтянулась к краю кровати, вылезла и поплелась в ванную комнату.

Остолбенев от ужаса, Эрвин смотрел, как из его супружеской постели в разодранном платье выползла женщина, у которой одна нога была голой, а на другой красовался сапог.

Из ванной послышалось характерное рыгание, сопровождаемое чем-то вроде омерзительных воплей.

Это переходило всякие границы. В порыве неистового бешенства, Эрвин схватил с постамента помпезную бронзовую фигуру и кинулся в ванную. Дверь была нараспашку, на коленях, навалившись грудью, висела над унитазом раскисшая жена, совсем как сплющенная в тяжелой аварии машина. Зрелище лишь усилило злобное отвращение и вызвало безумный позыв покончить с этим, но неожиданно Эрвина остановила возникшая перед глазами картина, на которой он увидел все то, что могло бы свершиться через мгновение. И тут Эрвин услышал собственный рык — жуткий, тягостный, который разом остудил его и заставил выпустить из рук тяжелую бронзовую статуэтку. После чего он буквально убежал из своего дома, если это могло уже называться его домом!