– Левушкин! – Топорков отозвал разведчика в сторону. – Вы вот что… Вы молодую эту гниду отпустите. Так надо. Пускай доложит про обоз. Боюсь, немцы нас потеряли…
– А может, скачала переправимся по-спокойному? – неуверенно сказал Левушкин.
– Неизвестно, где они нас ищут, – возразил Топорков. – Могут на тот обоз наткнуться. Нет, пусть уж будут при нас. Исполняйте!
Два выстрела раздались за холмом, в березнячке, и сойки испуганно забились в ветвях.
Левушкин, неслышно, по-кошачьи ступая, вышел из-за березок и аккуратно сложил на землю две пары брюк – новые, окантованные, и «бэу», заезженные на седле до блеска, два френча, две пилотки и две пары подбитых шипами, насмаленных немецких сапог с короткими голенищами.
– Ты что! – лицо Топоркова пошло пятнами. – Я же приказал молодого отпустить.
– А я и отпустил, – сказал разведчик, моргая белесыми ресницами и широко открыв невинные глаза. – Что он, голый не добежит, что ли?
6
И снова медленно вращались колеса. Проплывали пустые осенние леса.
Как будто ничего и не произошло. Но…
Впереди обоза на добром карем коньке ехал Левушкин, стиснув гладкие бока шипастыми крепкими подошвами немецких сапог.
Тарахтела легкая бричка с Андреевым и Топорковым, и ствол ручного пулемета торчал из нее, напоминая о невозвратной эпохе тачанок.
Второй карий конек брел в паре с трофейным тяжеловозом.
И шагали по пыли кургузые, подбитые шипами немецкие сапоги, надетые Бертолетом взамен разбитых старых.
Ленивое осеннее солнце уже зависло над лесом, и длинные тени пересекали дорогу….
Топорков, сидя в бричке рядом с Андреевым, развернул карту.
– Пожалуй, к утру они нас и встретят, – сказал он. – Полицай молодой, должен бегать прытко.
– Уж постараются не упустить, – отозвался Андреев.
День одиннадцатый. Самый трудный день
1
Упряжки были подогнаны одна к другой, а лошади подвязаны вожжами к задкам телег: не хватало погонщиков.
Левушкин, как всегда, был в дозоре. Он то устремлялся вперед, то останавливался, замирал среди холодной тишины. Очевидно, чутье подсказывало ему близость противника.
И Андреев, таежный охотник, брел с особой осторожностью, таясь, соснячком. Неприметный его дождевичок мелькал среди блеклой хвои. Солнце уже укатилось за лес, светились лишь высокие барашковые облака…
Коротко, с металлическим звоном, будто молотком дробно отбарабанили по наковальне, прозвучала очередь пулемета с мотоциклетной коляски.
Обоз остановился. Дремавший Топорков сбросил с глаз тонкие, воскового оттенка веки, привстал и с усилием спрыгнул с брички. Беззвучно, как лист, опустилось на землю сухое тело. Подбежал вездесущий Левушкин:
– На развилке – разъезд: два мотоцикла… и собака.
– Собака?
– Овчарка. В коляске. Заметили меня, – видать, собака почуяла.
– Вилло, Левушкин, гоните обоз в лес, вдоль посадки! – крикнул майор и взял с телеги трофейный ручной пулемет, оставленный мотоциклистами, подстрелившими Степана у Чернокоровичей.
Обоз – телега за телегой в подвязи – стал медленно, как эшелон, поворачивать, и лошади, разбив усыпанный хвоей песок, зашагали вдоль молодого, рядами посаженного соснячка. Уже слышалось знакомое тарахтение мотоциклов. Моторы то ревели, преодолевая песчаные преграды, то приглушенно, басовито постукивали на холостых оборотах.
Партизаны залегли в соснячке на хрустящем мху.
– Осторожно подъезжают, – прошептал Андреев. – Ученые!
Топорков ладонью сдерживал судорожное дыхание.
– Собака – это очень плохо, – сказал он.
– Ясно, – кивнул бородкой Андреев и протер чистой тряпицей линзы оптического прицела.
Из-за сосновой ветви Топорков видел, как на лесной дороге, глубоко просев колесами в песок, остановился мотоцикл. Позади колясочника колыхался штырь натяжной антенны. Показалась и вторая машина.
Несколько соек, перелетев дорогу впереди, прокричали что-то сварливыми голосами. Пепельная, отменной породы овчарка, важно сидевшая в коляске второго мотоцикла, повела ушами и проворчала. Влажно блеснули фиолетовые десны.
…Коротким видением пронеслась в памяти майора концлагерная сцена: упавший заключенный – руки его прикрыли затылок – и овчарка, которая, брызжа слюной, наклонилась над ним, готовая вцепиться в шею. Этим заключенным был сам Топорков. Это над его головой хрипела овчарка, роняя жаркую слюну…
Мотоциклисты подъехали к тому месту, где свернул обоз. Песок здесь был взрыт копытами, а железные ободья колес проложили четкую колею в сторону, к соснячку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу