Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Ну, что вы смотрите!.. Ну и нечего на меня смотреть! Мы вот здесь… – он запнулся, мучась от косноязычия и стараясь выразить какую-то сложную и глубокую мысль. – Мы, значит, здесь, а они – там!

Неверным движением он указал на открытую дверь клуни.

– Кто они? – спросил Топорков.

– А!.. – махнул рукой Левушкин и резко опустился на сено. Неловко снимая сапоги, он пробормотал: – «Пусть сердце живей бьется, пусть в жилах льется кровь!..»

Так и не сняв сапог, откинулся на спину и затих. Андреев с тревогой посмотрел на командира и, видимо решившись как-то защитить подгулявшего товарища, начал было осторожно и дипломатично;

– Товарищ майор!..

Но Топорков энергично взмахнул рукой, не давая старику высказаться:

– Ладно… Будем считать, что чисто нервное.

Разведчик, переворачиваясь в полусне, прошелестел сеном и пробормотал заключительное двустишие:

– «Живи, пока живется. Да здравствует любовь!..»

Едва начало светать, обоз уже выстроился на окраине лесного села. Партизаны проверяли упряжки, укладку ящиков. Позванивали под ногами примороженные крепким утренником лужицы.

Тут же хлопотал, помогая партизанам, Стяжонок в своем черном, лоснящемся комбинезоне. Приковылял на костылях и угрюмый Коваль, принес тяжелый узел.

– Провиант, – пояснил Коваль и вывалил узел на повозку. – А вот чего вам не можем дать: сапог и лошадей. Сами понимаете, какая ценность в мужицком деле.

Топорков оглядел «голландок», которых Левушкин подвязывал к задку телеги.

– Оставь им коров, – сказал майор. – Нам уж недолго.

– Не, телку можете оставить, – возразил Коваль. – А продуктовую берите. Пускай при раненом… – И добавил: – А переправляться советую в Крещотках. Народ там правильный: сплавщики. Подсобят. Придумают чего-нибудь.

– Придумаем, – подтвердил и Стяжонок. – Только в село обозом не входите. Одного кого-нибудь пришлите – и в крайний дом от дороги. То свояченицы моей дом, Марии Петровны. А она мне сообщит, и будьте любезны. Переправим!

Обоз тронулся. Топорков некоторое время стоял в нерешительности, как будто вслушиваясь в звуки пробуждающегося села: пение петухов, собачий лай, хлопанье и скрип калиток…

Он смотрел на мазанку, затынок которой густо порос золотыми шарами, и как будто ждал чего-то. Но тиха была мазанка, не шевелились занавески на окнах, не курилась труба.

Топорков попрощался с Ковалем и Стяжонком и, уже не оборачиваясь, клонясь вперед прямым туловищем, пошел догонять обоз.

И снова крутились спицы, отсчитывая походное время. Постепенно затихало пение петухов.

Когда Левушкин оглянулся, он увидел лишь березовый лесок, безжизненный и пустой.

– Может, мне приснилось? – спросил разведчик. – Может, не было этой деревушки?

– «Как сон, как утренний туман», – сказал Бертолет, не отрывая глаз от Галины.

– Во-во! – Левушкин усмехнулся, но, попав в перекрестие взглядов Галины и взрывника, почувствовав их особый, тайный смысл, нахмурился.

Майор взобрался на телегу и бессильно прислонился к ящикам.

– Что-то тяжело стало идти, дед, – сказал он Андрееву с виноватым выражением.

Медленно по песчаной дороге, рассекающей леса, двигался одинокий обоз. Было тихо. Обнаженные деревья стояли в предснежной задумчивости. Облетели за эту холодную ночь и дубы. Пусто и светло стало в лесах.

Топорков, сидя в телеге рядом с Андреевым, развернул карту.

– Что-то немцы от нас отстали. Потеряли, что ли? – обеспокоенно спросил Топорков.

– Да, спокойно идем, – отозвался Андреев. – Вот так бы и идти до самой до Сночи.

– Нельзя. Никак нельзя, – качнул головой Топорков. – Станут немцы нас в другом месте искать, на тот, на настоящий обоз могут нарваться.

– Да, прав, выходит, Левушкин: мы свою судьбу с собой несем, как верблюд горб… – вздохнул Андреев. – Ну что ж… Нам-то с вами что! Мы-то с вами хоть пожили. А вот молодых очень жалко.

– Да, пожили… Вам сколько, Андреев?

– Шестьдесят три годочка. А вам?

– Тридцать.

– Сколько? – переспросил Андреев, и клинышек его бородки приподнялся от удивления. – Как тридцать?

– Тридцать. Недавно исполнилось.

– А-а… – простонал Андреев, пристально рассматривая майора. – Война это! Война, вот что она с людьми делает! Говорят, считай лета коню по зубам, а человеку – по глазам… А по глазам-то вам все пятьдесят…

Длинный тощий палец Топоркова долго блуждал над извилистыми линиями карты. Затем Топорков поднял голову, сказал Андрееву: