Анна Бру - Панк-хроники советских времен

Летом Дёма позвонил мне и сказал, что у него проблема. Ему нужно было попасть в свою квартиру, так как ему нужно было переодеться, чтобы идти в консерваторию на концерт. Его сосед умер. По ритуалу соседская семья выставила крышку гроба в промежуток между Дёминой квартирой и квартирой усопшего. Дёма не чувствовал себя комфортабельно на таком близком расстоянии от гробовой крышки. Он хотел, чтобы я была рядом на случай, если что-то случится. Дёма был вовлечён в спиритический сеанс несколько месяцев назад. Сверхъестественные силы, метафизика и спиритизм тревожили его восприимчивую душу. Похоже, что он был немного напуган историями о мертвых душах. Он позвонил мне из автомата, я спустилась вниз по лестнице (я жила через дорогу) и просоединилась к нему. Он попросил психологической поддержки пока он будет поваричивать ключ в замочной скважине на лестничной клетке. У него была бутылка красного вина, которую мы для смелости выпили в лифте. После того, как мы выпили немного вина, мы начили громко смеяться, неизвестно почему, так что сосед открыл дверь и зашипел на нас так громко, что Дёма чуть не уронил с лестницы бутылку с остатками вина. Шипящий голос продолжал:

— Проклятые бездельники! Никакого уважения к мертвым! На вас нужен Сталин!

Хлоп! Дверь так сильно ударила о проём, что крышка гроба соскользнула и поехала прямо на Дёму. Дёма с ужасом оттолкнул её, и она, обладая начальным ускорением, заданным ей Дёмой, с грохотом свалилась на кафельный пол лестничной площадки прямо на коврик перед его квартирой. Мы подняли её и попытлись поставить в то положение, в каком она была, но магическим образом она съехала опять, грохнулась о лестничную площадку и понеслась по лестнице на нижний этаж. Там она с размаху ударила в дверь кавртиры, из которой вышел бородатый человек, державший в руке шланг он пылесоса. Он пригрозил нам шлангом и назвал Дёму «сукиным сыном». Он громко выкрикнул, что жизнь Дёмы является полным провалом и что он, ни много, ни мало, должен быть четвертован. Дёма слегка смутился от жестокости соседа и огрызнулся:

— Заткнись, дурак!

Бородатый разозлился еще больше и назвал меня паскудой. Затем он потряс в воздухе пухлым кулаком с татуировкой и пообещал позвонить в милицию и поместить нас туда, где Макар телят не пас. В это время Дёма ключом открыл свою дверь.

Мы вошли без помех в Дёмину квартиру, сразу же упали на паркетный пол в коридоре и расхохотались. Дёма заметил, что он раньше не понимал выражения «дуба врезать». Только сегодня впервые до него дошёл смысл великого выражения. Внезапно Дёма вспомнил, что до вечера в консерватории осталось всего около часа. Он не запаниковал, но сосредоточился на задаче. Он быстро выстирал свою белую рубашку под краном в ванной комнате и повесил её на верёвку над газовой плитой на кухне, чтобы высушить. В ожидании, мы разговорились о композиторе Мусоргском, написавшем «Картинки с выставки». Название было использовано по неизвестным нам причинам западной группой «Эмерсон, Лейк и Палмер». Мы также подумали, что Мусоргскому это бы не понаравилось. К этому времени средняя часть рукавов Дёмы уже исчезла в огне. Уцелели только манжеты на длинных нитях, воротник резко пожелтел, запахло полёным. Остатки рубашки выглядели как карта малых Антильских островов, и все ещё висели на верёвке. Дёма тихонько застонал, но было поздно. Вдруг его осенило. Гениальная идея состояла в том, чтобы использовать воротник и манжеты под свитером, как будто под свитером была одета целая рубашка, что могло выглядеть модным. Затем он налил на свою шею и в подмышки популярный в то время французский одеколон Драккар. Запах рапростарнился по всей квартире, и я почувствовала, что у меня вот-вот начнётся приступ аллергии и, может быть, я даже умру от удушья. Я выскочила из квартиры и побежала по лестице бегом, чтобы избежать аллергии. Дёма крикнул мне вслед, что он меня нагонит в лифте. Я бежала через три супеньки, но Дёма каким-то образом меня опередил.

На улице я держалась он него на расстоянии. Он занял у меня два рубля и взял такси. Когда я пересекала бульвар, я встретила Павла Федоровича Козлова, моего будущего близкого друга. Он сидел один на массивной скамейке у Чистых прудов и из «горла» пил белое виноградное вино. Я остановилась и предложила ему закусить рогаликом, который только что купила в булочной. Он сказал, что это с моей стороны очень великодушно, но несерьезно, и что рогалик ни в коем случае его не спасёт. Потом он сказал: