Эмилия Дворянова - Дилогия - Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

она и не воображает, ведь художником был ее муж, а не она,

— ничего я не воображаю, я не умею рисовать, уже и писать-то не могу.

И от этих слов ей стало совсем горько… а что забыла тут эта женщина и зачем она объясняет мне смысл картины, как будто нарезает мне на тарелке мясо, ей это совсем не нужно, прошлое закрыто… такая картина уже была, она висела на стене, была ваза, был стол, были цветы… и поцелуй в губы был, слабый свет… ночная лампа, печка на солярке с затертыми в ней языками пламени… дырочки… и отсветы огня на потолке… да, там были такие дырочки — чтобы заглядывать внутрь и смотреть, горит или не горит… знак огня, запах солярки… и ласки, которые лучше вина… Она это вспомнила уже тогда, у доктора, впервые увидев эту картину… она лжет, что ничего не помнит, самой себе лжет. Но Ада не имеет никакого отношения к ее воспоминаниям, она собралась рисовать руку ангела, то бишь херувима, а это делает ее желание совсем безнадежным, так что вряд ли у нее получится… Ада тоже истеричка, только истеричка может предложить своему любовнику умереть вместе — сесть за стол на берегу моря, ужинать, пить вино, потом пойти купаться и… но он не согласился, хотел умереть один, без нее, а это недопустимо. Отказал ей в смерти… так всё и осталось незаконченным…

она вздрогнула, неожиданно увидев перед собой насмешливые глаза Ады, наверное, у нее был слишком отсутствующий вид… забилась в самый дальний краешек кровати, руками обхватив колени… словно хотела быть подальше от нее, и снова стала говорить — с того места, на котором остановилась недавно,

— … я не могу рисовать, только придумываю, я могу рассказать картину всеми возможными способами, но сейчас у меня не получается даже записать свои выдумки. Впрочем, невелика потеря… важно вот что — кисть осталась в картине, а это ложь… художник, или кто там еще, закончил ее неправдой. Кисть — вне картины.

Глаза Ады снова изменились — из насмешливых стали настороженными,

— эта история меня вообще не интересует, здесь другое, история — одна, и мы все ее знаем, она банальна… и каллы всегда одни и те же, каждый может вложить в них свои воспоминания, пока не перестанет видеть их во сне,

— он и тебе это сказал?

— разумеется… в сущности, не так уж важна здесь картина, а то, что доктор ее тебе подарил… но ты его даже не поблагодарила…

… она снова почувствовала тяжесть в груди… а что делает Ада в ее постели? в этом есть что-то чересчур интимное, почти недопустимое, похоже на любовь без любви, она даже вытянула свои белые ноги, да так бесцеремонно, что одна ее босоножка касается краешка простыни. Ханна никогда не позволила бы себе такое, Ханна деликатна… ей захотелось уязвить Аду, сказать что-нибудь нелепое, обидное,

— я от кого-то слышала, говорили, что ты была влюблена и сбежала…

Однако Ада ничуть не смутилась и стала отвечать ей, даже не дождавшись окончания вопроса,

— была… но такая любовь очень проста, ее можно вылечить антибиотиками,

она не совсем поняла, а переспросить не успела, Ада встала, ей пора уходить, скоро обед, время течет так быстро… вот так всегда… только человек оглядится, только увидит картину и станет думать о ней… как наступает время обеда, а там и вечер скоро… так что она оставляет Анастасию в одиночестве… а ты не идешь на обед?..

нет, и не собирается, вот даже свой кофе еще не допила, да и Ханна спит, а сама она вряд ли выдержит мисс Веру,

— мы подождем до вечера, — сказала и вздрогнула, она болезненно ненавидит ждать, а произнеся эти слова, как бы дала согласие на ожидание,

— о да, — Ада подтвердила необходимость ожидания еще одним, совсем маленьким «о» и наконец-то пошла к двери, поблагодарив ее, дважды поблагодарив за возможность… и потом, уже на пороге:

— до вечера…

— до вечера…

Закрыв за ней дверь, она ощутила новый прилив тоски… надо одеваться, но до ужина еще так далеко… нет, ни в коем случае она не будет ждать. Это безумие — так ждать, она слишком долго ждала… и что?

Она села на кровать, чтобы еще раз взглянуть на картину и удостовериться в том, что пейзаж действительно превратился в натюрморт, никаких сомнений, пусто-зеленый фон, никого… но кто-то же должен быть там… и внезапно испугалась — а что если картина перестала вбирать в себя ее сон? она заполнена, очищена от тумана воспоминаний, обговорена, вся затвердела, вся — до последнего миллиметра, ни щелочки… Отказ. Вместо дырки на полотне — стена, линия ее взгляда сливается с ручкой кисти, идет до щетины, кончика со слипшимися в засохшей зеленой краске волосками, и уже ничего нельзя нарисовать, кисти нет, кисть осталась там, в руках ничего… а пустое место в виде всё вбирающего в себя «О», которое обнаружила Ада, превращается в изрыгающее «О о о», после того как картину разгадали, выделили, почти распознали… и сон наталкивается на стену, чтобы снова вернуться к ней… кошмар. У Анастасии снова закружилась голова, как над бездной, она встала… сбежать от картины… походила по комнате, вышла на террасу, взгляд скользнул по поверхности моря, оно мне чужое, море не важно… вернулась в комнату, нужно чем-то заполнить все эти часы… все часы,