Надежда Михайловна - Дорога в никуда (СИ)

В августе понадобилось Марково присутствие на северах, Лида ахала — там уже ночами подмораживало, короткое лето безропотно уступало свое место долгой суровой зиме.

— Монахов, ты теплее одевайся там!

Марк смеялся:

— Знаешь, я столько лет не слышал таких слов, ну, север и север, а тут заботушка… приятно!

! Вроде вот все неплохо пошло, но болело сердце уже даже не так за Лешку — надеялись они с Андреем, что суждено им увидеть «блудного попугая», а вот за эту идиотку-Маринку, вернее, за избалованного, неприспособленного пацана.

Ходили они с Натальей и вместе, и поврозь в церковь и каждый раз просили за ребенка.

Коля осунулся, похудел, постарел, бросил пить, вернее, когда по прошествии двух недель стало ясно, что эта… не вернется, он стал смотреть на спиртное с отвращением. Казнил и материл себя постоянно. И все больше сникал, сказав как-то Лиде по телефону:

— Я Лидк, долго не протяну — тоска съедает. Жаль, все может достаться этим чурбанам, она ж сучка, женой этого считается.

— Коль, там сколько-то лет должно пройти, прежде чем их станут официально считать… — Лида запнулась, всхлипнула. — Ох, Маринка, сама, как говорится, шут с ней, а вот ребенок…

Постоянно звонил Марк, в середине сентября прилетел. Обветренный, обожженный ранними морозами, с ходу предложил:

— Летим, погреемся, куда-нибудь??

— Но, Марк, у нас внук родится, молодым надо помочь, а мы будет раскатываться, пузо греть?

— Экономная ты моя, я ж не на последние тебя зову. Премию хорошую получили за досрочный ввод, да и пенсия моя северная, сколько лет нетронутая копится. И, моя славная женушка, завязывай со своим мелькомбинатом, пенсию заработала — хорош, отдышись хотя бы. Марк Викторович желают видеть свою любимую женщину в полном здравии и постоянно возле себя — не ждать её умученную или раздраконенную с работы!

— Марк Викторович, мы подумаем!

Осень пока стояла сухая, теплая, красивая, они много ездили с Марком по лесам — пошли грибы, привозили полные корзины опят, свинарей, польских белых.

— Жадность обуяла, Свет, — отдавая очередную корзину грибов соседке, говорила Лида. — Грибы собирать-это такой азарт, а ещё закон подлости, как выходить из леса — так в последний момент набредаешь на такое место… А дома глянешь на полную ванну грибов, и слезы… Хорошо, Марк помогает, грибов года на три поди хватит. Вот и раздаем всем по корзинке.

Начали сходить грибы — просто ездили полюбоваться на красивую природу: безветренные дни, необыкновенной синевы какое-то бездонное небо, паутинки, летящие в лицо, редкий пересвист одинокой птицы, расслабляющая тишина вокруг.

— Маркуша, у нас ничем не хуже релакс.

— Согласен, очень люблю родные места, но хочу в море-окияне побултыхаться, нутро погреть.

С утра в этот день проспали — вечером долго сидели со Светкой, проболтали аж до двух ночи, вот и заспались.

Марк ухмыльнулся, притягивая жену поближе:

— Лодырем становлюсь. Не было такого, чтобы проспал, годов этак сорок, расслабляюще действует на меня женитьба!!

День выдался пасмурный, и они неспешно занимались каким-то делами, Лида затеяла чебуреки, Марк делал фарш, пока нажарили, пока поели, и тут зазвонил телефон:

— Да? Да? Говорите?? — лениво сказала Лида и вдруг изменилась в лице. — Петь, Петенька, это ты?

Марк сразу врубился, что внук Коли Носова появился, а потом завертелось: Лида рыдала, когда пацаны уснули в тот первый день, а Марку хотелось перестрелять всех, виновных в этих печальных, стариковских взглядах Петьки и Валика, нелюдей.

Потом была поистине, «битва за ребят», не случись озарения у Коли — обратиться на передачу, Валика бы точно отправили в детдом, и получился бы озлобленный с изуродованной ещё больше психикой, человек. А сейчас эти два попугая-неразлучника постоянно были вместе. И Петька под влиянием Валика стал совсем другим — занятия спортом, постоянное, так сказать, чувство защищенности от братика, тепло, что им обоим дарила их баба Шура… пацаны оттаивали, и все реже вспоминали то ужасное время.

Коля тоже старался быть обоим необходимым, ворчать ворчал, бухтел, но чтобы заорать или дать подзатыльник… это все ушло.

— Девки, — признавался он Лиде с Наташей. — Я до трясучки боюсь их обидеть или напугать! Когда забудусь, голос повышу чуть, а Петька в комок сжимается — ругаю себя, старая сволочь, мне, оказывается, без них жизнь не в жизнь. Маринка, да жалею непутнюю, но ей-то не десять, рвалась она туда, если жива, не прибил никто за стервозность, ох, и хлебает, поди…