Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

– Ты заставила меня ее уронить!

Уилл кричит так громко, что я отпрыгиваю в сторону. Где-то скрипит дверь.

– Ты грозилась, что расскажешь о моих предпочтениях матери! Ты знала, как это на меня подействует! Ты держала надо мной клинок. У меня не было выбора.

Уилла накрыло истерикой.

Алек выходит в коридор в пижаме. Похоже, он относится к премьере «Жизели» серьезнее многих, потому что еще слишком рано для сна. Но он всегда умел ухаживать за своим телом – это видно по здоровому блеску кожи и идеально развитым мышцам. За мной же никто не смотрит, я мало сплю и пью недостаточно воды, и это отзывается в моих уставших мышцах.

Позади Алека стоит Анри – без рубашки и с телефоном у уха.

– Что тут происходит?

Алек скрещивает руки на груди и от этого кажется еще сильнее, чем есть на самом деле. Он по-прежнему худой, но выглядит более… прочным, что ли. Это заметно гораздо сильнее сейчас, когда он в пижаме, а не в тренировочной одежде. Черт, а ведь я почти весь семестр только в колготках его и видела. Когда я вообще в последний раз видела его голым?..

– Дело в Джиджи. – Боюсь, что, скажи я другое, он тут же закроет дверь прямо у меня перед носом. От этого становится еще больнее.

– Она в порядке?

Сна в его глазах как не бывало. Алек опускает руки и делает шаг в мою сторону. Я чувствую такой знакомый запах: дезодорант с древесными нотками, мятная жвачка и мой цветочный шампунь, который он однажды позаимствовал и так и не вернул.

– Думаю, нет, раз Бетт сама пришла тебе все рассказать, – замечает Уилл.

Анри проходит дальше по коридору, прижимая к уху телефон. Поизносит что-то по-французски и отключается, а потом переносит все свое внимание на меня и Алека. Уилл выглядит загнанным и постоянно переводит взгляд с меня на Алека, а потом на Анри. Он стаскивает с себя шарф и торопливо приглаживает волосы.

Я не даю ему продолжить – не дай бог расскажет что-то о Кэсси!

– Джиджи не ранена. Но она… С ней что-то не так. С головой, в смысле. Она совсем с катушек слетела. Думает вот… думает, что я убила ее бабочек.

Я выпрямляю спину и смотрю Алеку прямо в глаза. Расправляю плечи и снова чувствую себя собой. Сильной. Той, у которой все под контролем.

– Что? – Алек возвращается в комнату за свитером, и в коридоре открывается еще несколько дверей.

Я повышаю голос – хочу, чтобы они услышали все от меня.

– Все ее бабочки пришпилены к стене. Кажется, она всех их убила. Это… страшно, понимаешь? Она меня испугала… всех нас. Она испугала всех нас, и я должна была рассказать тебе.

На лице Алека – беспокойство, в глазах – слезы. Он прикусывает нижнюю губу, достает из кармана телефон и набирает ее номер. И в тот же миг я понимаю. Он любит ее.

Трещина в моем сердце раскалывает его напополам.

Он кивает и делает глубокий выдох. Сейчас Алек кажется одновременно таким величественным и в то же время мягким в пижаме и свитере, что мне хочется всегда быть рядом.

– Она ведет себя… неуравновешенно. Это опасно, – продолжаю я. Добавляю в голос дрожи, выдавливаю слезу.

Я ведь даже не вру – про то, что боюсь Джиджи. Я действительно ее боюсь. И вдруг начинаю плакать и тянусь к Алеку. Обхватываю его руками. Его тело так знакомо и так… волнует .

– Мне страшно, – шепчу я. А потом повторяю это еще раз, и еще, и Алек гладит меня по спине, совсем как раньше. Он знает, в каких местах мои мышцы больше всего напрягаются.

Плачу в его свитер и сама верю в свою ложь, я ведь даже не преувеличиваю или что-то там перевираю. Мне страшно и хорошо. Но наконец-то тепло. Снежная королева во мне тает.

– Все в порядке. – Рука Алека замирает на моей макушке. – Дыши глубоко. Вдох – выдох.

Я прижимаюсь к нему сильнее. Жду, когда Уилл или Анри нас разнимут.

– Рядом с ней небезопасно. Я уже давно боюсь за себя.

И это правда. Я не чувствовала себя в безопасности с тех пор, как Джиджи приехала в Нью-Йорк.

Алек берет меня за плечи и сам делает глубокий вдох. Вот оно. Ему не все равно. Он вернется ко мне. Забудет ее. Джиджи – просто интрижка. Ничего серьезного. Слезы начинают высыхать. Я наклоняю голову и слегка улыбаюсь – никто этого не видит, ни Уилл, ни Анри, ни прочие любопытные, что высыпали в коридор.

– Ты серьезно, Бетт? – кричит Уилл.

Он выбирал момент. Конечно.

Алек отодвигается от меня. Он напоследок сжимает меня в благодарных объятиях, а я чувствую себя так, словно меня ударили. Боль сильнее, чем от сведенных мышц или от сорванного ногтя. Я знакома с болью, мое тело к ней привычно, но эта – эта особенная. Похожа на ту, что накрыла меня после объявления списка ролей в «Щелкунчике». Но на этот раз удар по зеркалу не поможет.