Евгений Алёхин: Рутина

Мобильник зазвонил. Я включил его и молча приложил к уху.

– Одного сегодня к обеду.

– Которого? – спросил я.

– Любого. Еще вопросы есть?

– Нет, товарищ, – горько усмехнулся я.

– Влагалище. Не унывай, не ты первый, не ты последний.

Мне пришлось использовать стихотворение как считалочку. Но я не мог показывать на них пальцем, поэтому сделал это заранее, перед дверью. Вообразил себе их: семь человек, я не знаю, как там они расположились внутри. Допустим, я бы вошел и начал отсчет с первого слева. Так даже проще: я не вижу лица. «У меня – в сердце – есть – синяя – птица…» Закончив счет, я открыл дверь. Мой взгляд и его взгляд встретились, третий слева. Он сидел на лавочке и сразу все понял. Он встал.

– За мной?

Я подождал, пока он выйдет, и закрыл дверь на ключ. Он застыл посреди торгового зала.

– Хочешь что-нибудь?

– Нет.

Мы вышли на площадку, обошли заправку и остановились.

– Точно не надо? Поссать, поесть, попить?

– Лучше скажи мне свое имя и фамилию.

– Зачем?

– Подумай. Надо же познакомиться.

Он отвернулся и смотрел на лес. Я назвался. Он повернулся и посмотрел на меня с любопытством. Даже немного ожил.

– Точно. А я думал, кого ты мне напоминаешь. Я же читал твою книгу в детстве.

– В каком еще детстве?

– Мне всего двадцать шесть, – сказал он и опять помрачнел.

– Думал, старше. Прости. Редкий тип попался. Интеллигентный, значит, мент, – последнее как будто само вырвалось у меня, показалось, что это прозвучало обидно.

– С чего это я мент? – дернулся он.

– Ну или охранник. Не похож на банковского. Извини, если обидел.

– Обидел? – он брезгливо сморщился. – Ладно. Я буду смотреть туда.

Он опять уставился на деревья.

У меня не получалось. Не поднималась рука, не слушалась приказа. Прошло примерно полторы минуты. Я смотрел, куда смотрит он, на слегка заснеженные елки. Он повернулся:

– Давай сюда.

Мы смотрели друг другу в глаза. Его взгляд уже ничего не выражал.

– Не бойся, не наебу. Смысл?

– Я ничего не боюсь, – я бросил ему пистолет и отвернулся. Хорошо бы сейчас ебнуло, и десять секунд черного экрана, как в «Клане Сопрано», – почти успел подумать я, как раздался выстрел. Слишком быстро. Правда ведь, не обманул. Я взял пистолет – как будто бы теплый от его руки, а не от выстрела – и убрал за пояс. Мне пришлось отколоть значок «Кузбасс» от джинсовки и ткнуть острием себя в ногу. Моя подруга подарила мне несколько лет назад: на, говорит, помни Родину.

То ли пошутила, то ли нет.

Это были выходные в командировке. Я не ел двое суток, и болезнь отступила. В середине дня дочитал роман Ричарда Флэнагана «Первое лицо». Его мне посоветовала моя девчонка – она еще была в другой стране и сейчас делала, прямо в эту минуту, колхозную операцию по увеличению верхней губы. Смутившись вкуса возлюбленной, вышел на турнички. Нечего было ожидать спортивных свершений после запоя и едва отступившего гриппа. Получилось лишь четыре раза. Тело в ломке, мучительной и приятной. Растянулся, поприседал, огляделся в этом спальном районе. Двор огорожен свежими и мрачными шестнадцатиэтажками, за ними лес, а в проходах между домами всегда свистит свирепый ветер. Весна и не думает наступать, ненавижу февраль. При мне были пластиковые бутыли по пять литров. Я дошел до соседнего двора, достал всю мелочь из карманов куртки и заправился в автомате с питьевой водой. Хозяйка, у которой я остановился, была совсем молодой бабой, студенткой, и я пытался прибить ей ко лбу ценный совет: пить больше воды. Чуть-чуть не хватило, одна баклажка осталась незаполненной на два пальца.

Вернулся в квартиру. Странно, так тихо. До поезда оставалось несколько часов. Я открыл окна и решил прибраться. Подмел собачью шерсть, протер кухонный стол, помыл плиту. В раковине оставалась сковорода, пахнущая животным жиром. Я залил ее средством для мытья посуды, чуть не блеванув от запаха жареной котлеты. После голодовки чувства обострились: слух, обоняние, аппетит и брезгливость.

Вдруг я понял, почему так тихо, и почувствовал жар, разливающийся от ушей по всему лицу.

– Бусинка?! – то ли спросил, то ли позвал я.

Несколько минут я бегал по квартире. Уборная, коридор, комната, кухня. Попробовал вспомнить, кто я. Последние годы. Да: развод, путешествия, работа, интрижки, психиатры, деньги, отсутствие денег. Последние дни: этот город, финальная пьянка, секс с хозяйкой квартиры, ее крики и первый в моей жизни сквирт. Потом решение забыть этот пьяный инцидент и остаться друзьями, мой уход на кухню, собачий диван и отходняк, температура, болезнь, выздоровление. Вот мой чемодан, вот шерсть Бусинки – тут точно была собака, это мне не приснилось. На всякий случай я достал айфон, залез в свой инстаграм и нашел пост с ее фотографией. Черный мопс на фоне белого пола. Сидит и грустно смотрит в кадр, как игрушка. Я специально добавил контраста и задрал экспозицию, чтобы чернота казалась избыточной, нереальной. Куда ты, тварь такая, исчезла? Я открывал шкафы и звал ее. Даже зачем-то в холодильник залез. Посмотрел под кроватью. Нет, у Бусинки не такой характер, она не стала бы прятаться. Провалы случались со мной очень редко, но иногда личности действовали несогласованно. Я попытался собрать голоса воедино и устроить собрание. Но они молчали, никто не выдавал предателя.