Евгений Алёхин: Рутина

– Мы можем тогда просто сесть в разных концах комнаты и подрочить, – предложил ей.

Она ткнула меня кулаком и приказала надевать. Я раскатал. Пахло резиной и терпкими духами, не самые любимые мои запахи. Она попрыгала на мне минут десять, периодически целуя, разгоняясь и постанывая. Решив, что пора поменять позу, я лег сверху. На всякий случай целовал шею, ускорял и замедлял темп. Ввинчивал в нее хуй, как саморез, делал просто что-то по памяти, наяривал без энтузиазма, но по годами отработанным стандартам. Накуренный все же чувствовал немного член, но будто бы он где-то в шершавой конуре – трется о резиновые стены. Пытался вспомнить свою любимицу последних месяцев, актрису Autumn Falls. Она добрая, искренняя, напоминает одну мою бывшую девчонку, хохлушку. Вспомнил, как нам было хорошо, зачем я все испортил? Через какое-то время получилось кончить. Мы выпили воды, я отправил убогий пакет с потомством под раковину, и по очереди подмылись. Перешли из гостиной в спальню.

Она расправила постель, погасила свет. Лежал под одеялом и слушал звук настенных часов.

– Никогда не спал под это, – пожаловался я.

– Можешь лечь в гостиной.

– Да ладно, здесь тоже ничего.

Она трогала хуй.

– Давай с утра, – попросил я.

– Нет, он уже стоит.

Она дала мне новый гондон.

– Нет, это совсем не годится.

Я сходил за своим в коридор, подсвечивая телефоном: в рюкзаке у меня были тонкие. Я кинул ей на тумбочку несколько про запас.

– Вот, может, и тебе пригодятся. Нашего брата не мучить.

– Кого не мучить?

– Нашего брата. Великих людей не мучить дрочкой.

Лег на спину в надежде все-таки получить если не минет, то хотя бы какое-то ласковое внимание.

– Кто тут такой великий, – спросила она, дроча мне, как, наверное, надрачивают быку, чтобы он осеменил корову.

– Я не смогу кончить второй раз из-за антидепрессантов, – соврал я.

– Сможешь.

– Мне нужен сосыч, – сказал я чистую правду.

– Не нужен.

Я развернул презик, натянул, вставил, поработал минут пять и решил скоро сдаться. Поменял позу, протянул еще две минуты и сдался:

– С утра. Никаких сил нет.

– Да что с тобой? Фу таким быть.

Она ворочалась, часы тикали. Снилось, что я записываю песню под метроном шестьдесят ударов. Тут кровать сотрясалась – она стягивала одеяло, пинала меня, бормотала сквозь сон. Эти бриджи было не предсказать, они портили всю аранжировку. Я открывал глаза и смотрел во тьму в испуге. В середине ночи понял: спать больше не смогу. Почему не уйти прямо сейчас? Я взял себя за член и представил жену. Как она хорошо пахла, какая она настоящая. Если проснется – засуну без гондона, найду уютное воспоминание и кончу на лицо. С утра сразу уеду, даже кофе не выпью. Другой мир, и надо навязать ему свои правила, воткнуть стяг. Мне вспомнилось описание бритвенного станка Стредлейтера как признак того, что он грязнуля. Нет, никаких оргазмов в этом доме у меня больше не будет.

– Ладно, еще увидимся, – сказал в дверях. Мы обнялись. – Было приятно познакомиться.

– Не думаю, – ответила она.

– Не увидимся или не было приятно?

– Нет, – ответила она.

На этом я вышел, и дверь захлопнулась. Мне нужно было ехать к коллеге, поэту и издателю Максиму Тесли, чтобы принять груз, очередной тираж моих книг.

Лучшее, что было в детстве – прогулки с отцом по барзасской тайге. Если из наших общих воспоминаний сделать одну историю, начнется она примерно одинаково, но закончится по-разному. Первое – их ссоры. Папа и мама ругаются на кухне. Мне же всего три года, я сижу в комнате. Сначала просто страшно, я жду. Они говорят тихо, и до меня доносятся лишь мамины гласные и гул папиного голоса, у него низкий голос. Они прибавляют, и растет мой страх. Скоро мама закричит. Это команда для моих слез, тихого плача. Если я слышу, что они борются, кряхтят, мама пытается ударить отца, то подключаю сигнализацию, чтобы спасти его. Мой визг помогает, для них это сигнал – хватит. Ссора затихает.

Мама остается на кухне, ждет, пока папа уйдет из дома. Он заходит в комнату. Берет меня, заплаканного, на руки. Он одевает меня в кофточку, накидывает курточку, помогает обуться. Сам я еще не отошел, не могу собираться, не оправился. Мы с папой выходим из квартиры, я слышу на кухне всхлипы мамы.

Спускаемся по лестнице, выходим из подъезда, проходим двор, мои слезы высыхают. Смотрю по сторонам, отвлекаюсь. Переходим центральную дорогу, Дом культуры, тут я уже устаю идти пешком. Папа берет меня на руки. Я расслабляюсь. Отдохнув, начинаю задавать вопросы: