Wind-n-Rain - Костолом

— Пожалуйста, помогите. Я застрял. Вы только подтолкните…

Молодой паренёк в инвалидном кресле смотрит исподлобья, то ли пугливо, то ли отчаянно, но точно не жалобно. А вот ситуация в которую он попал… Сколько уж дней прошло, как грозы закончились, но здесь, на окраине посёлка, дороги грунтовые, несколькими сутками ранее обращённые в месиво, ещё не до конца подсохли — и близость реки сказывается, и открытость почвы. Но как так вышло, что тонкое прорезиненное колесо каталки увязло в кашеобразной грязи, да ещё и здесь, вдали от людей?

Не сговариваясь, девушки хватаются за оба колеса с разных сторон и легко, почти невесомо приподнимают их над землёй — на достаточную высоту, чтобы выдворить из густой чёрной лужи, но недостаточную, чтобы уронить сидельца.

— Спасибо… Дальше я сам…

Парнишка решительно хватается за колёса, силясь развернуться, но те снова заносит в грязи, и девушкам снова приходится парня из этой влажной западни вызволять.

— Нет уж. Говори, куда тебе надо — подбросим.

Ксении на секунду становится стыдно: так часто она ненавидела этот голос, преисполненный энтузиазма — вымученного, как ей казалось, и неуместного — и насколько же он уместен сейчас! Соседка с парнем уже болтает, не меняя интонации, убаюкивая его, смывая его агрессию, неявную, но будто сочащуюся через кожу, волной своего нескончаемого позитива. И так ладно у неё это получается — словно исцелять ей Богом дано. Словно она не училась этому умению, а родилась с ним.

— И вообще — как ты здесь оказался? И как звать тебя?

Ксения шагает рядом, не отстаёт и не сетует, хотя тащить на себе обе сумки — свою и соседки — удовольствие то ещё.

— Миша… Новиков. Я вышел погулять. Родители со двора не пускают, но сегодня они в Геленджике, на ярмарке, и я решил…

— Понятно. Решил, да не рассчитал, — с изяществом пьяного бегемота встревает в беседу Ксю. — Неужели некого было с собой позвать? На всякий случай…

Она оббегает катящуюся под неожиданно сильным Ольгиным напором коляску и сталкивается взглядом с самим пассажиром — глаза в глаза. Мальчик юн, едва ли школу окончил, но инвалиды (дурацкое слово — цензурное, и при этом какое-то стыдное) обычно выглядят младше своего возраста. У него серые глаза — настолько светлые, что почти прозрачные. И волосы такие же, хотя стрижка аккуратная, свежая и даже модная, а у корней волосы трепещут, тревожимые свежим ветерком — чистые, воздушные волосы. Детские. Губы тоже бледные, чуть отдают розоватым, но в целом — почти бескровные и пухлые, как у куклы. Ксюхе слишком пухлые губы не нравятся: единственный человек, на котором она готова их терпеть без раздражения — Женька. У парня такие же почти, и вот что странно — тоже не бесят. Шея у него тонкая, ключицы торчат из выреза футболки, и лишь руки слегка тронуты рельефом. Для человека в таком состоянии — обычное положение дел… Ксюша хмурится.

— Здесь нет никого. Братья с родителями уехали. Если вернутся, а меня дома не будет…

Парень отводит взгляд, уголки кукольных губ опускаются, уголки полупрозрачных глаз чуть подрагивают.

— Не боись. Куда едем? — спрашивает Ольга.

— Так вот же дом! — опережает ответ пассажира Ксения. Парень из Новиковых — поэтому незнакомый, беззлобный и странный.

У крыльца — пандус. Видно, что дом заточен под специальные нужды ребёнка. Собака у будки заходится злобным лаем — кажется, вот-вот с цепи сорвётся. Девушки косятся на неё с опаской, но не спешат удалиться.

— Ты как тут — сам разберёшься? Ещё какая-нибудь помощь нужна? — Ольга улыбается так чисто, что у Ксении снова ком к горлу подкатывает, но тут же отступает. Не может человек так долго, искусно и безошибочно играть. Неужели она на самом деле такая? — Кстати, я — Оля, а это…

— Ксюша, — продолжает парень за неё. Пару мгновений на дворе тишина, и даже пёс не вякает. — Я видел тебя в кафе. Просто на день посёлка мы с семьёй ходили в «Марию», а ты там была с подругой, и она так громко к тебе обращалась, что я запомнил…

Ксюше не вспомнить не то что мальчишку, но и день посёлка. Был такой вестимо, но сколько ж было выпито, раз не помнится ни черта? Парень сверлит её своим взглядом — снизу вверх, взглядом таким же неудобным, как и слово «инвалид». Его глаза — как чистый лист. В них ничего не читается, и в то же время назвать их пустыми язык не повернётся. Нечитаемый взгляд незнакомца.

— Извини, Миша Новиков, нам пора.

— Точно. Пора. И больше так не рискуй — один со двора не выходи! — бросает на прощанье Оля. Не выходи? Отзеркалила его выражение? Да она профи!