Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

А вот сам Вячеслав Всеволодович в диалогическом общении нуждался. И мы нуждаемся в диалоге с ним. И слава богу, остались многочисленные аудио– и видеозаписи интервью с Ив а новым. Они хоть в какой-то степени компенсируют понижение интеллектуального уровня России, которое случилось после смерти (7 октября 2017 г.) этого уникального человека.

Год 1937-й давно стал для нас символом абсолютного зла: «враги народа», доносы, черные «маруси», ночные аресты, лагеря, расстрелы… Хотя последующие годы были не лучше, да и не в 37-м все началось. И все-таки именно эта цифра стала в России символической. Может, еще и потому, что в другой 37-й (тысяча восемьсот) погиб Пушкин. (А спустя сто лет убивали уже «коллективного Пушкина».)

Но все же –

Это Белла Ахмадулина, «Моя родословная». И оттуда же:

Так что и 1937-й был «утешен, обнадежен», если говорить о русской поэзии, рождением Беллы Ахмадулиной.

В своей книге «Голос из арьергарда» Станислав Рассадин, кроме всего наипрочего (передразниваю его стиль), пишет о проблеме отношения лица и искусства у поэтов ХХ века:

«Когда-то Юрий Тынянов замечательно определил, что внес в русскую поэзию Блок, вернее, в чем был его феномен (вслед которому возникнут феномен Маяковского, феномен Есенина, феномен Цветаевой и т. д.): “Блок – самая большая лирическая тема Блока… В образ этот персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо – и все полюбили лицо, а не искусство”.

“Лицо”, или “имидж”, как выражаются ныне.

Блок – стареющий юноша, пригвожденный к трактирной стойке (сам взял да и признался!); хулиган Есенин; Маяковский – горлан-главарь, одновременно любовник паспортно поименованной Л. Ю. Брик; Цветаева, до того распахнутая, что впору было – до пришествия новейших времен – иной раз отшатнуться, захлопнув невзначай открытую чужую дверь, – прежде такое заголение было немыслимо».

Не правда ли, хочется продолжить этот список именно Беллой Ахмадулиной и тоже ее как-то определить, потому что и за ее поэзией «невольно подставляют человеческое лицо – и все полюбили лицо…»?

Давайте попробуем если не определить, то хотя бы приблизиться к определению… «Белый голос в полночное время», – так написал о ней Андрей Вознесенский. Действительно – божественный голос, заставляющий слушать музыку стиха, даже когда его смысл с эстрады не воспринимается или воспринимается не сразу. Стройная летящая фигура. Красивое лицо с чуть раскосыми глазами и горестным ртом. Брак и развод с еще одним кумиром шестидесятых, Евгением Евтушенко, потом – с Юрием Нагибиным… Участие в «Метрополе» и полуопала. Дерзкие ответы на реверансы власти. Присутствие итальянской (экзотика!) и татарской (своя!) крови. Наконец, даже фамилия на «ах», как у Ахматовой, и отчество на это же «ах» (единственная дразнилка – «Белла Ахматовна», очень добрая, по-моему). Вот это «Ах!» за ней и тянется.

«Все шло ему на пользу!» – как говорил поэт Рюхин из «Мастера и Маргариты» о Пушкине, только здесь не ему – ей, Ахмадулиной.

Мужчины в нее влюблялись, чиновники махали рукой: «Не от мира сего», «сумасшедшая», – женщины ею любовались и гордились: «Вот мы какие, смотрите!» Стереотип советской женщины – той, что вышагнула из знаменитой скульптуры Мухиной или стоит на трибуне партсъезда, разрушался, возникал преждевременный эстетический плюрализм. И все это благодаря Белле. То есть ее лицо очень эффективно сработало на популярность. Но вот что удивительно и, кажется, является исключением из очень строгого правила: ее лицо помогло и ее искусству!

Благодаря «белому голосу» Беллы, ее эффектной сценической внешности, репутации наконец, эстрадный успех ей был обеспечен вне зависимости от понятности стихов. И это позволило ей почти не обращать внимания на вкусы и запросы публики! Публика ей милостиво разрешала просто петь, как пташке божьей, которая, как известно, вообще обходится без слов. Таким образом, Ахмадулина легко миновала главную ловушку эстрады, отменяющую, опять соглашусь с Рассадиным, родовое преимущество поэта перед актером: независимость от мгновенного успеха у слушателей или зрителей.