Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

В результате я напряг зал двадцатиминутным чтением, после которого последовало еще двадцать минут по-французски. Но, говорят, случился полный успех – зал оказался удивительно терпеливым.

А после выступления ко мне подошла шатенка средних лет и протянула мне для автографа… мою ижевскую книжку «Город. Повесть в стихотворениях» (это в Париже-то!), ту самую, которую клеймили в моем родном городе – вплоть до обкома КПСС! Тут я подумал, что от неожиданного французского успеха у меня поехала крыша.

Но все объяснилось довольно просто: шатенка оказалась бывшей сотрудницей расположенного в Ижевске НИИ удмуртского языка и литературы. Она эмигрировала во Францию в силу того обстоятельства, что вышла замуж за Т о лстого, художника и актера Котлярова, уже выпускавшего к тому времени анархистский русскоязычный журнал «Мулета».

Они меня позвали в гости, а жили на рабочей окраине Парижа.

Я приехал несколько раньше назначенного времени и решил попить кофе в заведении на ближайшей к их дому маленькой площади. Каково же было мое удивление, когда я увидел там такой же маленький, как площадь, памятник Эдит Пиаф!

Я спросил у хозяина заведения, почему этот памятник здесь поставили. Он широко улыбнулся и пояснил: великая певица в заведениях на этой площади пила, вернее… он делал характерные жесты и еще что-то добавлял на таком же плохом английском, как мой. Я понял, что он хотел сказать: спивалась. И вот хозяева заведений решили скинуться и поставить здесь памятник ей. Вышел он размером с многочисленные памятники маленькому кудрявому Ленину (какой хороший мальчик был – нет бы остановился на своем жизненном пути в этом благословенном возрасте!)

Но вот наконец я в квартире Т о лстого. Его еще нет, но вскоре приходит в компании со своим другом – Хвостом, тем самым Хвостенко, автором знаменитой песни «Под небом голубым есть город золотой…», по неприятному недоразумению числящейся за Борисом Гребенщиковым.

Друзья собирали грибы в Булонском лесу, принесли полную корзинку и очень смеялись над французами, ничего не понимающими в грибах. Словом, посидели мы хорошо и долго. А потом Т о лстый и Хвост стали мне показывать Париж, тот, который не только Лувр и Люксембургский сад. Спасибо им!

Но, увы, приходится из Парижа возвращаться. Да и не только из Парижа – еще раньше из не ставшей для меня роковой Болгарии.

В тот самый день, когда Юрий Петрович Воронов порвал болгарский донос на меня, пошел я в гости к Соболю с каким-то болгарским сувениром и рассказом о поездке, который только что обрел концовку.

Именно в тот вечер – в ответ на мою историю с доносом – Марк Андреич рассказал свою.

В 16 лет – вундеркинд! – он поступил в Школу-студию МХАТ. Его друзьями-соперниками за лидерство на курсе были Саша Гинзбург (прославившийся под псевдонимом Галич) и некий Щ.

Однажды, когда родители Галича куда-то уехали, и в его распоряжении оказалась большая родительская квартира с запасом дорогих вин, он позвал Соболя и Щ. на дегустацию. Посреди пира, попивая чуть ли не «Шабли», Галич вздохнул: «Все-таки хочется прославиться!» – «Так в чем дело? – среагировал по-юношески скептичный Марк. – Брось бомбу в Кремль – и прославишься».

Прошло несколько дней и к Марку прибежал взволнованный Галич (понятно, что после вызова на Лубянку). Он смог выдавить только эти слова, которые Соболь запомнил на всю жизнь: «У тебя плохие товарищи, немедленно уезжай из Москвы». Легкомысленный Марк не придал им значения, и вскоре за ним пришли. Везли ночью в воронке по центру Москвы, а его попутчиком был поэт Ярослав Смеляков. Стоял декабрь 1934 года. Только что убили Кирова. 16-летнему Соболю светила «террористическая» статья.

Но Марку повезло. В 1937 году (!) по ГУЛАГу с проверкой ездил некий Сольц, которого называли «совестью партии». Он заинтересовался «делом» слишком юного сидельца, и вскоре Соболя выпустили, не реабилитировав. Поэтому, когда началась война, он отправился в штрафбат. Там искупил «вину перед Родиной» кровью и довоевал сапером.

А вскоре после войны встретил своего однокурсника Всеволода Санаева. Будущий известный актер и тесть Ролана Быкова спросил Марка, где тот был все это время. Соболь рассказал – где. «Как и тебя он тоже!» – воскликнул Санаев и рассказал, что Щ. донес на полкурса, а потом его самого выгнали из Школы-студии МХАТ «за связь с врагами народа» – ведь все, на кого Щ. доносил, были его товарищами.

Уже в шестидесятые Марк встретил Щ. в ресторане ЦДЛ и, увидев его бегающие глаза, сказал, что прощает. Ведь это были шестидесятые – казалось, что гулаговско-стукаческий режим окончательно побежден…