Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

Приезжая из этой своей провинции в Москву, я заходил к Олегу Николаевичу в Большой союз и рассказывал, как живу. С какого-то момента он стал предупреждать меня, чтобы я был осторожней на язык. Потом однажды сказал, что на меня пришел донос в секретариат СП: мол, говорю на выступлениях антисоветские вещи. Но тем не менее в 1981 году в Ижевске вышла моя вторая книжка «Город. Повесть в стихотворениях». Эта во многом экспериментальная книжка (о чем говорит уже ее жанр) получила большую прессу в Москве, а в Ижевске по поводу моего скромного произведения собралось бюро обкома КПСС, где выяснялся вопрос, как такой очернительский опус мог выйти в местном издательстве. Редакторша «Города» получила выговор. Кстати, выговор получила и другая моя редакторша – уже третьей книжки «Письма прохожим», вышедшей в московском издательстве «Современник» в 1982 году (из нее цензура сняла 28 стихотворений).

В общем, на все это посмотрев, Шестинский, очевидно, и решил отправить меня в Болгарию – от греха подальше.

Собственно, в Болгарию меня обменяли. В СССР на три месяца изучать русский язык и начинать переводить современную советскую поэзию молодых отправили молодого болгарского поэта Димитра Христова. А в Болгарию изучать болгарский и переводить – меня. Я мог себе это позволить, потому что как раз закончил диссертацию по прикладной математике (задача принятия решений, в обыденной жизни для меня зачастую неразрешимая) и ждал защиты.

В Софии мне назначили какую-никакую стипендию и поселили в общагу на краю города, где обитали в основном студенты из Нигерии.

Света в коридорах общаги не было. И своих соседей я различал, только если они улыбались. Если нет, во тьме двигалась другая тьма, на которую я иногда наталкивался.

В моей комнате было разбито все: оконные стекла, зеркало, люстра. Зато почему-то стояло пианино «Август Фёрстер» в прекрасном состоянии. Я сыграл на нем «Сердце красавицы» до того места, где выясняется, что оно склонно к измене, расстроился и навсегда закрыл крышку.

Болгария показалась мне страной ненастоящей. Вместо наших монументальных граненых стаканов в забегаловках и автоматах с газированной водой здесь всюду и пиво, и кофе наливали в пластмассовые сосуды разной вместимости, которые в СССР тогда просто не производили. В их писательский клуб можно было пройти безо всякого писательского билета. В дорогих ресторанах в холодном конце октября сидели в дубленках. А главное – когда я вечерами проходил мимо мавзолея Димитрова, часовые, прислонив винтовку к стенке, подходили ко мне за сигаретами! Если бы наш стоялец у Мавзолея Ленина сделал что-то подобное, как вы думаете, к чему бы его присудил трибунал?

В общем, получив первые впечатления от Софии, где больше всего меня привлекли русские книжарницы, я затосковал по родине. И как-то уже не очень понимал, для чего я здесь так надолго. Но тут в Софии случилось событие, громко названное Всемирным слетом писателей, хотя участвовали в нем исключительно представители соцстран и леваки с Запада и из третьего мира. Я узнал, что в нашей делегации будет Вознесенский, и обрадовался. Но сразу в суете помпезного открытия слета встретиться мне с ним не удалось. Его разрывали на интервью. И уже на следующий день в болгарской литературной газете появилась большая беседа с Андреем Андреичем, где, отвечая на вопрос о молодых талантливых в России, он назвал в их числе и меня. Причем о том, что я в Болгарии, Вознесенский не знал. Но помог! Сразу после публикации этого интервью меня переселили из нигерийской общаги в комнату с шелковыми обоями в центре Софии, где средних лет энергичная хозяйка квартиры считала своей обязанностью готовить мне по утрам душистый кофе по-турецки. Когда позже я рассказал об этой метаморфозе Вознесенскому, он смеялся.

А потом меня стали возить по Болгарии. Это очень красивая страна. Город-остров Несебр, действительно, по Паустовскому, похожий на амфору. Древняя столица Велико-Тырново, где на твоих глазах кустари спасают от смерти старые ремесла, а река, на которой стоит город, бежит в противоположные стороны, потому что именно здесь делает петлю. Полосатый Рильский монастырь в горах, где бьют родники с вкуснейшей минеральной водой. Прекрасный Пловдив, в подземных переходах которого, за стеклом – сохранившиеся колонны, фрески и чуть ли не улочки древнего фракийского города.

И наконец – старый Мельник, самый маленький город, который я когда-либо видел, зажатый в ущелье между меловыми горами и производящий только знаменитое одноименное вино. Зато в каждом его доме подвалы с запыленными бутылками этого самого «Мельника» и домашние бары, где его можно попробовать и увлечься столь достойным занятием.