Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

И тут же, буквально за пятнадцать минут «в голове» написались собственные, но в каком-то смысле «ароновские» стихи:

А Черняк с Ароновым остались в кабинете и, очень возможно, продолжили пополнять собрание сочинений своего Козьмы Пруткова – Ивана Макаровича Гныпы, бывшего гэбиста, начавшего писать стихи (дабы скрасить их редакционные будни) только после выхода на пенсию и устройства на работу швейцаром в ЦДЛ. Что они тогда сочинили? Может быть, это:

Или другое, «Наблюдение»:

…Саша Аронов сошел на предыдущей остановке, а мы продолжаем куда-то ехать. Нам без него хуже, скучнее, холоднее.

Смерть Аронова задела не только его родных, друзей и поклонников стихов. Милиционер у бразильского посольства, стоящего напротив Дома литераторов, где проходила панихида, спросил меня, кого хоронят. И когда я пробормотал дорогое мне имя и уже приготовился ссылаться на «Иронию судьбы…», чтобы служитель порядка хоть что-то понял и не придирался к не совсем правильно припаркованной машине, неожиданно заговорил сам. Сказал, что такого искреннего и доброго журналиста больше не знает, что всегда читал его колонки в «МК»… И разрешил оставить машину в неположенном месте.

Милиционеру повезло меньше, чем мне, – он знал Аронова только по газете.

Ну, собственно, о том, как мне повезло, – все, что я здесь пишу…

Аронов, у которого в его сорок с лишним не было книги, несказанно обрадовался моей, вышедшей ровно к моему 21-му дню рождения.

Как получилось, что в самые застойные годы меня так рано издали?

В начале 1976-го вышло постановление ЦК КПСС «О работе с творческой молодежью», ну что надо ее выращивать и воспитывать в духе. А тут как раз зональный семинар молодых писателей Урала и Западной Сибири в Перми. И меня на него от Ижевска послали. Но в Перми тоже легко могли послать – в более вульгарном смысле этого слова.

Дело в том, что после громкой публикации моих стихов с предисловием Слуцкого в «Комсомолке» ижевские писатели меня невзлюбили. Да еще в его статье содержалась такая фраза: «В Ижевске, в российской поэзии до сих пор мало отмеченном, появился…» Ну и т. д. Местные писатели обиделись и сочинили в «Комсомолку» телегу. Знаю о ней, потому что она попала в руки Щекочу и он мне ее, хихикая, зачитал.

Была и другая акция. Зональным совещаниям молодых тогда предшествовали областные, краевые и республиканские (как бы отборочные перед зональными). В Ижевск на такое совещание пригласили завотделом поэзии журнала «Урал» по фамилии… Впрочем, она легко, путем замены двух букв на одну, переделывалась в Шкуро. Так его все за глаза и звали. Очевидно, кто-то из местных писателей попросил Шкуро поставить на место зарвавшегося мальчишку, и он это с удовольствием сделал.

Было у меня такое вполне юношеское стихотворение:

Вот на этот-то стишок Шкуро и обрушился. Причем на итоговом заседании. Он обвинил меня в упаднических настроениях. И сказал буквально следующее (на всю жизнь запомнил): «Советской поэзии свойственно писать о собаках – вот, например, Есенин, а не о каких-то там сомнительных кошках! И неизвестно еще, куда эта кошка заведет начинающего автора…»