Салли Николс - На что способна умница

У подруг Мэй почти не было знакомых мальчишек. И у Мэй, разумеется, тоже. Если не считать чьих-нибудь братьев, но учились девочки все равно отдельно. На собрания квакеров приходило несколько мальчишек, но Мэй с ними почти не общалась: они были старше ее и держались отчужденно. Познакомиться с мальчишками можно было на детских рождественских вечерах и в танцевальном классе, который Мэй посещала в течение семестра, но общением это можно было назвать лишь с натяжкой. Оставалось упомянуть еще трех кузенов, живущих в Шотландии, — вот, пожалуй, и все.

Несмотря на это, все девочки в школе Мэй были влюблены. Барбара — в молодого адмирала Нельсона и рыжего мальчугана, который работал в канцелярском магазине на углу. Уинифред — в Эдмунда (в тот год они проходили по английскому «Короля Лира») и в учительницу физкультуры мисс Кейдж. Влюбленность в учителей считалась обычным делом. Просто потому, что выбор в целом был небогат.

Сами учителя относились к влюбленности неодобрительно. Тем, кто засматривался в окно на мальчиков или «разоделся в пух и прах», чтобы привлечь их внимание, приходилось выслушивать строгие внушения о том, как опасна «развязность». Не особо задумываясь почему, Мэй знала, что таких девочек милыми и приятными не назовешь, по крайней мере в четвертом классе. Но о влюбленности в девочку никто и словом не упоминал. Влюбленность в девочку была совершенно иным делом, меняла порядок вещей, казалась чистой и прекрасной, почти священной.

Лишь в четырнадцать лет Мэй осознала, что она никогда не сможет полюбить никого, кроме женщины или девушки. Кульминацией в прошлом году стали страстные, продолжавшиеся неделю отношения с Маргарет Говард — с тайными поцелуями и азартными спорами о сущности любви. А потом так же внезапно, как все и началось, Маргарет Говард решила, что Мэй слишком «неразвитая» и «чудна́я», этим все и кончилось.

Внезапная перемена в отношении Маргарет ошеломила Мэй и поставила ее перед тем фактом, что любовь она воспринимает совсем не так, как другие девочки. С этим вопросом, как и с большинством других, она обратилась к маме, которая выслушала ее с неожиданной серьезностью и сказала:

— Знаешь, сейчас такое наблюдается гораздо чаще, чем когда-либо, — полагаю, это одна из тех самых угроз современности, о которых мы так наслышаны. Где-то у меня была весьма любопытная книга по этому вопросу…

И она отыскала для Мэй «Средний пол» Эдварда Карпентера.

— Но будь осторожна, детка, — добавила она. — Ты же знаешь, у меня нет возражений. Но я всерьез подозреваю, что мисс Купер может счесть твои взгляды настораживающе фрейдистскими, или безнравственными, или превратными, или еще какими-нибудь ужасными.

Мэй пообещала помнить об осторожности. И хотя в чтении Карпентера она продвинулась недалеко, прочитанное очаровало ее. Целый особый вид людей — не совсем мужчин и не вполне женщин! Это было все равно что обнаружить, что тебя подменили при рождении или что ты принцесса, выросшая среди свинопасов. А потом мать как бы невзначай указала ей на женщин из числа суфражисток, входивших в это тайное племя, и жизнь заиграла новыми красками.

Нелл всегда была ненавистна собственная непохожесть на остальных.

А Мэй упивалась ею.

Ивлин лежала на боку. Она сжалась в комок на узкой койке, укрылась одеялом по самую шею, но все равно мерзла. С какой стати в камере так холодно, да еще в июле? Она никак не могла унять дрожь. Ее трясло, как в панике. Она сжалась еще сильнее, просунула ладони в подмышки. Стоило ей попытаться сесть, голова заныла и закружилась, и с тех пор она прекратила всякие попытки приподняться. Жажда изводила ее. Через какое время наступает смерть от жажды? Сколько она уже сидит в тюрьме? От стараний подсчитать голова заболела еще сильнее, но Ивлин удалось определить, что она здесь уже несколько дней. Три дня? Четыре, пять? Неужели уже почти неделю? Но ведь этого не может быть, правильно?

Боль в пояснице усиливалась. Особенно при попытке пошевелиться. Она чувствовала себя старухой. Может, от голодовок развивается ревматизм? Почему никто не предупредил ее, каково это?

Она приподнялась на руках. В ушах зазвенело, комната пьяно закачалась, завертелась вокруг нее. Она попыталась встать и вдруг обнаружила, что лежит на полу. Попробовала сесть, убедилась, что не сможет, поэтому осталась на месте. Все было ужасно. Все болело.

Сколько еще это будет продолжаться?

— Вы едете домой, — послышался голос надзирательницы. — Домой. Вы едете домой.