Ивлин обернулась, чтобы взглянуть на Тедди, пока их выводили из зала, вытянула шею, чтобы как можно дольше видеть его лицо. И постаралась сохранить в памяти все подробности до единой: линию его подбородка, легкую дрожь губ, светлые волнистые волосы, слегка прикрывающие уши, полные тревоги голубые глаза. «Может, я вижу тебя в последний раз, — думала она, но тут же твердо велела себе не глупить. — Две недели, мысленно рассуждала она. — Ерунда. Вон той, другой женщине дали месяц — только за то, что она помогла кому-то донести покупки». Но на самом деле ее беспокоили совсем не две недели.
А голодовка. Сухая голодовка.
Которая начиналась прямо сейчас.
Впервые в жизни Нелл влюбилась в девчонку, когда ей было одиннадцать лет.
Ее избранницей стала Мейбл Тонг, в школе она сидела через две парты от Нелл. В свои одиннадцать лет Нелл уже была достаточно взрослой, чтобы понимать: девочки не влюбляются в других девочек. Долго-долго она пыталась убедить себя в том, что ее чувства к Мейбл Тонг — вовсе не любовь. Мейбл нравится ей, только и всего. А Нелл нечасто нравились другие девчонки, поэтому, само собой, присутствие Мейбл рядом вызывало у нее смешное и трепетное беспокойство. Большинство других девчонок недолюбливали Нелл: ни то ни се, не совсем девочка и не вполне мальчишка, она вызывала у них чуть презрительную настороженность. Нелл видела это, но ей было все равно. Но, когда речь шла о Мейбл, от ее невозмутимости не оставалось и следа.
Мейбл Тонг помогала следить за состоянием классной доски, писала грамотнее всех и легко переходила из класса в класс. Нелл она казалась совершенством. Она наблюдала, как Мейбл шушукается со своей соседкой по парте Мэри Хенсон, и умирала от зависти. Чего бы только она не отдала, чтобы эта темная головка склонилась к ней, нашептывая секреты!
Но даже в свои одиннадцать лет Нелл знала, что хочет не просто дружить с Мейбл. А чего хочет, в точности не знала. Это должно быть нечто более величественное и благородное — как жест сэра Уолтера Рэли, расстелившего свой плащ для королевы Елизаветы в «топком месте». Или как блеск сэра Ланселота на боевом коне со сверкающими копытами, ослепивший волшебницу Шалот. Нелл хотелось защитить Мейбл и от грязных луж, и от черной магии. Ей хотелось… она сама не знала чего. Она не смела признаться в этом откровенно.
Но все равно стыдилась. Это ненормально . Не так, как у других девчонок. Те хихикали, обсуждая мальчишек, но Нелл казалось, что, даже доживи она до ста лет, она не поняла бы их. Все мальчишки, которых знала Нелл, были шумными, безалаберными, драчливыми и жестокими, с вечно содранными коленками и костяшками. Да, им жилось гораздо интереснее, чем девчонкам, но Нелл представить себе не могла, что выйдет замуж за кого-нибудь из них.
А вот девочки… они были прекрасны. С этим соглашались все. И она не понимала, кому может прийти в голову вступить в брак с мальчишкой вместо девочки.
С недавних пор Нелл редко вспоминала о Мейбл Тонг, которая устроилась на работу в паровую прачечную в Попларе и встречалась с ирландцем из доков. Но чем старше становилась Нелл, тем труднее ей было пренебрегать тем фактом, что в ее натуре есть нечто неправильное, перевернутое с ног на голову. Что существуют правила поведения для девчонок, а она словно создана, чтобы нарушать их все разом.
В доме на Кони-лейн для самокопаний было слишком мало места. Здесь и дышать-то тесно, порой думала Нелл. Но она привыкла, что все они живут друг у друга на головах, как привыкли они все. Младшие дети целыми днями пропадали на улице или в школе. Сама Нелл и Билл тоже уходили из дома, когда не работали. Иначе там было просто негде повернуться.
Они сбивались в стайки, как делают подростки повсюду: девчонки поглядывали на мальчишек, а мальчишки смотрели, как девчонки поглядывают на них. Порой играли в крикет, мальчишки рисовались, а девчонки, собираясь кучками, постреливали в мальчишек восхищенными взглядами. Нелл терпеть этого не могла.
«Брачные игры!» — презрительно цедил Берни. Он был умником, их Берни. Правильно он говорил. И впрямь брачные игры, вот только у Нелл с ними не ладилось, как у мартышки Альберта Кумара: воспитанная фокстерьершей отца Альберта, эта мартышка гонялась за палками и по команде перекатывалась с одного бока на другой по-собачьи. Отец Альберта Кумара был ласкаром — матросом-индийцем, приплывшим в Поплар на каком-то судне. Мартышку в подарок Альберту он купил у другого ласкара, а фокстерьерша удочерила ее.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу