Салли Николс - На что способна умница

— Тише. Тише, мой милый. Я тебя люблю.

Наконец он затих. Она предложила:

— Если ты расскажешь, что видел во сне, тебе полегчает.

Он покачал головой, не отрываясь от ее плеча.

— Не могу. Слишком ужасно.

Она тихонько объяснила ему на ухо:

— Это как в сказке: если назовешь имя чудовища, больше оно не навредит мельниковой дочке.

Его смех был похож на всхлип. Не разжимая объятий, они легли и стали слушать треск разгорающегося огня и смотреть на длинные тени, которые абажур лампы отбрасывал на скошенный потолок.

Наконец он, не поворачивая головы, заговорил:

— Я опять ползу по окопу. Ночь, в воздухе висит густой пороховой дым, и я ничего не вижу дальше собственного носа и продвигаюсь вперед ощупью. Я ползу на грохот артиллерии и надеюсь только, что не перепутал направление в темноте и теперь не приближаюсь к германским окопам. Но спустя некоторое время я убеждаюсь, что не ошибся, потому что мне начинают попадаться трупы солдат из моего взвода. Земля подо мной мерзкая, липкая от крови и… не только. Я чувствую ее смрад. И слышу, как какой-то бедолага стонет совсем рядом. Но я не могу встать, я ничего не вижу, поэтому не могу помочь ему. Мне остается только ползти.

Рассказывая, он снова задрожал. Она пригладила ему волосы.

— Это было на самом деле? — шепотом спросила она. — Или только во сне?

— Нет. На самом деле.

Она сжала его в объятиях.

— Больше с тобой ничего такого не случится никогда, — пообещала она, сомневаясь, что он ей верит.

Постепенно напряжение покидало его. Худое тело начало согреваться. Она не стала гасить лампу, зная, что свет служит ему утешением и что он еще не спит, но сама закрыла глаза. И уже погружалась в сон, когда он вдруг сел и начал рыться в ящике тумбочки.

— Что ты делаешь? — сонно спросила она. — Ночь на дворе.

Он не ответил. Перекатившись на другой бок, она увидела, что он сидит на постели с альбомом и открытой коробкой угольных карандашей. И быстро делает набросок.

— Тедди, у меня утром занятия, — напомнила она.

Он бросил карандаш.

— Слушай, — сказал он, — мне надо закончить, пока я не забыл. Если хочешь, я уйду вниз, но остановиться не могу.

Она вздохнула, услышав в его голосе уже знакомую жесткость.

— Не глупи, — сказала она, — внизу сейчас адски холодно. Только… не очень долго, ладно?

Он невнятно хмыкнул. На кремовой бумаге уже проступали фигуры. Видение из сна. Ползущий раненый. Трупы в грязи.

— Откуда ты знаешь, как надо их рисовать, — спросила она, — если ничего не видел?

— Я называю имя чудовища, — раздраженно объяснил он. — Тебе что-нибудь надо? Если нет, может, дашь мне спокойно поработать?

Некоторое время она лежала молча, наблюдая, как угольные солдаты появляются из-под его пальцев. Но было уже поздно, а завтра рано утром у нее семинар. Отвернувшись, она закрыла глаза.

Тук.

Тук, тук.

Мэй перевернулась на другой бок и закрыла глаза.

Тук.

Неизвестный, кем бы он ни был, уходить явно не собирался. Что-то твердое ударялось в окно ее спальни. Птица?

Тук.

Она выбралась из постели, подошла к окну и отдернула шторы. Ничего. Посмотрела вниз. Под окном на улице маячила темная фигура. Заметив, что Мэй открыла окно, она шагнула ближе.

— Можно к тебе?

Это была Нелл.

Мэй оглянулась на будильник у кровати. Три часа ночи. Страшный холод. Она набросила халат, сунула ноги в шлепанцы и поспешила вниз. Нелл! Что привело ее сюда среди ночи?

Нелл застыла на пороге, неловко обхватив себя руками и словно не зная, впустят ли ее.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответила Мэй. — Что ты здесь делаешь? Заходи! Холод какой!

— Я не знала, захочешь ты меня видеть или нет, — призналась Нелл, но последовала за Мэй в дом.

Мэй взяла с вешалки свое пальто и накинула поверх халата. На Нелл пальто не было. Наверное, она совсем продрогла. Мэй сняла с крючка в прихожей черное пальто матери и протянула Нелл. Было что-то интимное в этом зрелище — Нелл в мамином пальто, подкладка которого сплошь в штопке: странно думать, что Нелл об этом знает, а большинство маминых подруг — нет. Но Нелл, никогда в жизни не имевшей собственного пальто, не было дела до штопки. И само пальто, довольно поношенное и мешковатое на матери Мэй, на Нелл смотрелось своеобразно. В женской одежде Нелл всегда выглядела странной, неловкой и непохожей на себя, но это пальто каким-то образом сочеталось с ее обликом, как помада на губах пародистов из мюзик-холла, изображающих женщин. « Эротично », — мелькнуло в голове у Мэй, и она вздрогнула. Никогда бы не подумала, что применит это слово по отношению к старому маминому пальто.