Ева Север - Трасса Ноль

Она стояла, потупившись, посреди пустой комнаты, такой огромной и бесприютной. Где-то в углах еще замирали звук торопливых шагов Сида и грохот захлопнувшейся двери. Но центр комнаты уже накрыло ватное одеяло гнетущей тишины.

Яна с усилием подняла глаза от чисто подметенного пола (все было зря!). Из глубины украшенного с таким старанием зеркала на нее ошеломленно уставилось ее отражение. Казалось, потемневшие от горя глаза сожрали половину лица, а губы скорбно стянулись в одну строгую черту – лишь бы не проронить ни единого слова жалобы! Яна знала: если начнет плакать, то уже не сможет остановиться.

Щека горела от удара, в прикушенном языке пульсировала острая боль, а на плече наверняка уже выступили синяки.

Она медленно подняла руку и стерла с подбородка кровь. Пальцы ощутили тепло, и в груди дрогнул какой-то барьер. По пустой комнате гулко пронесся безумный смех, пресекшийся всхлипами.

Неправда это, что она неживая! Ведь она чувствует боль, разве этого мало?

– И это сделал со мной ты, – негромко выговорила Яна.

Сид и его вечные женщины (вот уж в ком огня хоть отбавляй!), его постоянные отлучки и дурацкий пустой дом, донимающий по ночам шепотами и шорохами, которых там вовсе не должно быть. Выстуженный, холодный, никому не нужный дом. А ведь Лиза ее предупреждала.

Или нет? Что, если этот дом стал таким по вине Яны?

Владиз – симулякр, но что, если она сама стала не лучше?

…Уютный осенний вечер из какой-то другой, почти забытой жизни. За окном непроглядная мгла и шквалы ветра, холодный дождь со всей дури барабанит по стеклу. Бесполезно: стылой осени не прорваться внутрь, ведь на подоконнике несут дозор чуткий тонконогий жираф и целая армия свечей. Толстые, оплывшие, цвета кофе с молоком и высокие белоснежные – они делятся теплом и отгоняют прочь все дурное.

Яна лежит, свернувшись клубком в прогретой постели: коленки уперты в теплый бок Сида, кусачий плед натянут до самого носа, сердце стучит сильно, но медленно, будто с опаской. Яне жутко и интересно, она хихикает и легонько толкает приятеля в ребра:

– Ты не договорил! Что еще нужно знать о симулякрах?

Сид блаженно жмурится и тянет время, крутит в руках полупустую бутылку вина. Он делает долгий глоток, щурится на пламя свечей и молчит до тех пор, пока Яна не прижимается к нему еще теснее. Тогда он заглядывает подруге в глаза и с улыбкой заканчивает:

– Говорят, если отдать симулякру кусочек души, то рано или поздно сам станешь таким же.

Яна зачарованно глядит в желтые, будто горящие изнутри глаза. На секунду она чувствует ледяное дыхание недоброго предчувствия на щеке, но тут же прячется под плед, разражается облегченным смехом:

– Да ну тебя! Глупый, нам ведь так нужна эта работа!

Сид отвечает довольным хрипловатым смешком и лишь пожимает плечами:

– Я тебя предупредил. А ты уж сама решай, бэби.

Убаюкивающий шум дождя, живое пламя свечей…

Яна провела дрожащей рукой по лицу, с усилием возвращая себя в действительность. Это все неправда, вымысел, глупая сказка! Ей больно, холодно и страшно, а значит – она жива, что бы там ни говорили другие.

Легкие понемногу заполнило липкое дыхание ужаса, с потемок души донесся холодный шепоток:

– Для любимого ты уж точно умерла…

– Заткнись, тварь! – Яна с силой хлопнула себя по виску.

Перед глазами снова встало перекошенное ненавистью лицо Сида. Из полыхающих бешеным огнем звериных глаз рвутся наружу все демоны, а голос жесткий и злой, уверенный в собственной правоте:

– Собирай вещи! Утром тебя здесь не будет.

Он уже говорил однажды нечто подобное, но теперь все совсем по-другому. Янино чутье не могло ошибиться: сейчас это была не угроза, не крик боли, а холодный приказ.

Яна прижала ладонь к животу, жадно прислушиваясь к отголоску растущей в ней новой жизни.

Куда же им теперь идти? Все это было с такой любовью подготовлено для него, еще не родившегося: плетеная кроватка и зеркало с потешными рыбками, безмятежно-голубые стены цвета июльского неба – он ведь должен родиться в июле.

Какой чудовищной ошибкой ей теперь казалось мимолетное решение избавиться от этого маленького чуда! И какое же счастье, что она вовремя одумалась, отменила роковой визит в стерильно-ледяную, пропахшую антисептиком и страхом клинику. Сид бы сказал: верно, не оставили тебя добрые духи.

И вот теперь Сида нет, они остались вдвоем. Куда им идти завтра утром? Яна прижала ладонь к губам, но жалобный всхлип все равно прорвался наружу: