Александр Оберемок - Сухая ветка

— Приїжджай до нас, знайдемо тобі гарну дівчину.

— А что кум твой, аль язык со страху проглотил?

Иван хмурится, плевком гасит окурок.

— А що даремно говорити? Завели тут… Заживемо… Приїжджай… Нас усіх вб’ють вранці… — язвительно шипит он.

Едва завязавшийся разговор сходит на нет.

Замолкают. Тишина действует угнетающе.

— Беріть, хлопці, тютюн, — вполголоса предлагает Сидорчук.

Никто не откликается.

— Мужики, да чего вы пригорюнились? — Мохов переходит на громкий шёпот. — Это война! А мы кровью поклялись — бить фашистов до последнего вздоха! На могилах наших товарищей поклялись! И не время сейчас раскисать!

— Правильно, Пашка! — раздаётся из темноты.

— А то совсем уж… Как бабы…

После паузы он продолжает:

— Ладно, чего уж… Пойду я, Лёньку сменить давно пора.

— Я пiду, — вызывается Сидорчук.

Он кряхтит, отдаёт Мохову кисет, берёт винтовку и, согнувшись, уходит во тьму. Через минуту появляется худощавый паренёк лет восемнадцати, прислонив винтовку и запахнувшись в шинель, приседает к товарищам.

— Ты, Иван, эти настроения брось, — зло говорит Авдеев. — Тут не дураки сидят. Все всё понимают…

— Погоди, Авдей, — из темноты приближается красноармеец Тэюттин. — Дай я скажу. Всем скажу, — говорит он чуть громче, приглашая подсесть ближе. — Важное скажу.

Когда все придвигаются к нему, Тэюттин тихо произносит:

— Когда к тебе приходит смерть, ей в лицо смеяться надо. Так у нас делают. Отец моего деда так умирал. Мне дед говорил. Он совсем маленький был, на берегу стоял. Всё сам видел. Большая льдина откололась и далеко в море ушла. Там отец моего деда был и другие охотники…

Голос Тэюттина набирает силу. Авдеев внимательно слушает, прищурившись. Мохов же, закрыв глаза, пытается нарисовать в воображении рассказ северного зверобоя.

— Да… Там много людей было… Они знали, что льдина их в море на смерть уносит. И тогда они, чуя приближение смерти, стали в большой круг, друг к другу спинами, и подняли оружие…

— В смерть стрелять, что ли? — усмехается Авдеев.

Тэюттин не обращает на это внимания.

— А потом они смеялись. Громко смеялись. Так громко, что на берегу слышно было. Мой дед говорил. Он слышал.

Тэюттин достаёт из кармана трубку, берёт у Мохова кисет, не спеша набивает, закуривает и говорит:

— Обычай…

— А с чего смеялись-то? — спрашивает Мохов.

— А смешное рассказывали. Про это, — отвечает Тэюттин и показывает ниже пояса.

Бойцы негромко смеются.

— Ладно, — говорит Авдеев. — Поспать надо… А то как же помирать-то не выспавшимися, а, Иван?

Тот не отвечает.

Уставшие солдаты быстро утихомириваются. Мохов закрывает глаза и вдруг чувствует холодный, пронизывающий насквозь северный ветер. Он хочет укутаться в шинель, но на нём вдруг оказывается тёплая меховая подпоясанная кухлянка [1] Кухлянка — верхняя меховая рубаха народов Севера. , поверх которой мама надела на него непромокаемую камлейку [2] Камлейка — промысловая одежда из кишок морских животных или ткани у народов Аляски и северо-востока Сибири. из нерпичьих кишок. Едва он это обнаруживает, становится гораздо теплее. Новенькие и высокие торбаса [3] Торбаса (торбаза) — сапоги из шкур у народов Севера и Сибири. согревают ноги. Ладно подогнанная одежда даже создаёт хорошее настроение, но что-то всё равно не даёт ему покоя, тревожит его. «Отец!» — вспоминает он и со всех ног пускается к морю, успев удивиться своему странному промедлению.

Недавно Тынэ-нкэю исполнилось семь лет, и сегодня отец впервые берёт его с собой на охоту. Запасов почти не осталось, зима выдалась голодной. Мужчины собираются сетью ловить тюленей. К морю идут на лыжах — накануне отец проверил их исправность, а Тынэ-нкэй с удовлетворением ощупал камус [4] Камус — подкладка на скользящую поверхность лыжи для того, чтобы лыжа не проскальзывала при подъёме. Изготавливают из шкуры голени оленя. , которым подбиты лыжи. Когда подходят к берегу, отец неожиданно для мальчика велит ему оставаться на берегу. Тынэ-нкэй обижается, но виду не подаёт — отец всегда учит его не выказывать своих чувств. Тынэ-нкэй смотрит, как среди торосов удаляются охотники, и молча завидует.

Но вдруг начинает свистеть ветер, поднимается волна. Большая льдина с громким треском отрывается и идёт в море…

Льдина уходит далеко. Подбежавший Тынэ-нкэй останавливается у края льда, тяжело дыша. Отсюда среди охотников отца не видно, да и сколько человек стоит на льдине, посчитать не получается — мужчины собираются в круг. Свистит ветер, но сквозь этот свист Тынэ-нкэю отчётливо слышится далёкий смех нескольких человек. Он знает наверняка, почему зверобои смеются.