Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

— Для вашей прекрасной гвоздики, фрау Мазин. — Она поставила вазу на ночной столик рядом с кроватью Миры и поставила цветок в воду.

— Спасибо, фрау Куммер, — сказала Мира и улыбнулась ей.

— Спасибо, — сказал Фабер.

Фрау Куммер снова быстро вышла из комнаты.

— В Вене все люди так приветливы со мной, — сказала Мира.

— Что я должен тебе простить, Мира? — спросил он. — Что?

— Я назвала доктору Беллу твое имя. — Теперь она стала задыхаться.

«Я не выдержу этого, — думал он, — я не выдержу этого!»

— Так он смог тебя найти. И попросил приехать в Вену. Мне стыдно… но я была так измучена, и слаба, и близка к концу…

«А я? — подумал он с горечью. — Я не был слаб, измучен и близок к концу?»

— …Горан — это все, что есть у меня. Эта катастрофа… Я еще в самолете почувствовала себя плохо… и доктор Кальтофен сказал, что подобный приступ может повториться… Но теперь ты здесь. Замечательно, что ты приехал.

— Это само собой разумелось, — сказал Фабер, хотя эти слова застревали у него в горле.

— Совсем не само собой разумелось! Это замечательно, что ты заботишься о Горане. Может быть, он и умрет теперь… тогда ты сможешь сразу улететь. Но если он не умрет, если ему станет лучше, ты останешься с Гораном, пока он не выздоровеет… Ты мне обещаешь это, так ведь?

«Туннель, — думал он, — бесконечный туннель».

— Да. Я тебе это обещаю, — сказал он.

«О проклятье! — думал он. — Но, по крайней мере, без: «О Натали!» — Никогда больше: «О Натали!» — Никогда в такие моменты!»

Мира вдруг застонала.

— Что случилось? — с тревогой спросил он.

— Ничего, Роберт… ничего… — Она уже едва могла говорить. — Это свидание… оно меня страшно взволновало… Не сердись… Я больше не могу… Завтра ты снова придешь, да? Завтра… завтра… все будет по-другому, ты понимаешь это, да?

«Еще как, — думал он, — еще как! Я тоже больше не могу».

— Само собой разумеется, — сипло сказал он и быстро поднялся, думая при этом: «Не так быстро, не спеши!»

— Ты прижмешься еще раз своей щекой к моей? — спросила Мира.

Он сделал это и почувствовал отвращение.

— Спасибо, — сказала она.

Фабер криво улыбнулся, прикоснулся к ее волосам и большими шагами пошел к двери. Обернуться еще раз было свыше его сил.

У него так кружилась голова и так болело сердце, что пришлось сесть на самую ближнюю скамью в длинном коридоре, в котором теперь включилось освещение.

«Если мне повезет хоть немножко, я сейчас умру», — думал он.

Через некоторое время полез в карман, достал из упаковки драже нитроглицерина и положил под язык. Ждал десять минут, потом почувствовал, что боль и головокружение прошли.

«Вон! Вон из этой больницы!»

Неуверенно держась на ногах, он подошел к лифту и спустился в холл, а через несколько минут рухнул на заднее сиденье свободного такси.

— Имею честь, господин! Куда едем?

— Пожалуйста, отель «Империал».

— Отель «Империал».

В машине работало радио. Было восемь часов десять минут. Диктор как раз передавал прогноз погоды.

— …а теперь комментарии к событиям дня.

Таксист поехал вниз по Гюртелю и свернул направо в Верингерштрассе. Другой мужской голос произнес:

— Сегодня пятьдесят видных австрийских деятелей сделали заявление в «Конкордии» о создании блока в защиту прав беженцев. Эти люди выступают не за то, чтобы открыть границы Австрии, не за то, чтобы принимать каждого, кто постучится. Они выступают против вопиющего бесправия в нашей стране…

Такси проехало мимо Химического института. Здесь цвели старые каштаны, белые, розовые, бело-розовые.

— …Эти люди не могут согласиться с тем, что в связи со снижением расходов Министерства внутренних дел беременных женщин стали высылать в области бывшей Югославии, где идет война. Их статус беженцев не подтвержден, потому что они вывозились в административном порядке только во время войны. Молодые люди, родившиеся в Австрии, родители которых проживают в нашей стране и не имеют австрийского гражданства, выдворяются в «страну происхождения», где они ничего не знают. Эти пятьдесят видных деятелей хотят начать борьбу против такого официального «вопиющего бесправия». И мы тоже хотим в этом участвовать.

— Я — нет, — сказал водитель, толстый мужчина с багровым лицом, в пропотевшей тенниске, и выключил радио. Он завелся: — Пятьдесят умников! Я таких не перевариваю. Вопиющее бесправие! Кто эти несчастные беженцы? Торговцы наркотиками, которые уничтожают нашу молодежь. Чернорабочие, которые отнимают у нас работу. Одни бандиты, куча дерьма. Гнать вон, говорю я, гнать немедленно. И не только я говорю так, господин, не только я! Так говорят все порядочные австрийцы! Вы еще удивитесь на выборах: мы выберем националистов. Все мы выберем националистов. Они единственные, кто говорит правду и думают о нас, австрийцах, остальные пусть убираются вон. Националисты единственные, кому еще можно доверять, кто может нас спасти. А на следующих выборах канцлер будет от националистов. Господин не из Вены? [27] Перевод неполный: язык сильно искажен, австрийское просторечие плюс венский диалект. — Прим. пер.