Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

«Итак, теперь в Городскую больницу, к Мире. — Он боялся этого свидания после сорока одного года разлуки. — Но должен я слово держать, — думал он, преисполненный сострадания, — и долгие мили пройти, прежде чем уснуть».

Он не имел представления, где они находятся, он уже плохо ориентировался в Вене. Это усиливало его беспокойство.

— Мы едем по Берингер Гюртель, — сказал Белл. Он успел принять душ и переодеться и был сейчас в синих джинсах, открытой рубашке с короткими рукавами и удобных открытых сандалиях. — Сейчас будет Городская больница. Если от госпиталя идти пешком, дорога короче. Вход в больницу с Лацаретенгассе. Максимум десять минут ходу.

Белл уже свернул к Центральной городской больнице — высотному зданию с многочисленными небольшими постройками вокруг. Белл проехал проходную, и машина заскользила вверх по широкому пандусу, на котором стояли машины «скорой помощи» и отдельно много машин такси.

— Здесь, наверху, могут стоять только машины «скорой» и спасательной службы, там — только такси, — сказал Белл. Они подъехали к подземному гаражу и спустились по винтовой дороге на три этажа. На третьей парковочной площадке были свободные места, и Белл поставил машину здесь.

— Здесь есть лифты. Я провожу вас до палаты фрау Мазин. Сразу здесь ни один человек не сориентируется.

Фабер продолжал сидеть.

— Одну минутку, пожалуйста, — сказал он. — Я совершенно измотан. Не сердитесь.

— Сердиться? Ну что вы! Если вам тяжело, я лучше отвезу вас в отель.

— Нет, сейчас справлюсь. — Фабер тяжело дышал.

«Старый человек, — думал он, — устал до смерти, полный капут. Никуда больше не гожусь».

Он посмотрел на Белла.

— Как… — начал он. — Нет, простите!

— Что вы хотели сказать?

— Мне не хотелось бы быть бестактным!

— Это вам не грозит. Так что же?

— Я пробыл с вами вместе один день, — сказал Фабер. — Вы сказали, что работаете в Детском госпитале уже пятнадцать лет. Пятнадцать лет побед над смертью, но и пятнадцать лет поражений и катастроф. Как один человек может это выдержать?

Мимо них проезжали машины. Гудели огромные вытяжные вентиляторы, которые подавали в гараж свежий воздух.

— Часто бывает тяжело, — сказал Белл, — признаюсь. Многие мои коллеги, сестры, санитары за пятнадцать лет оставили эту работу. Они не выдержали. Они сгорели. Burn-out [23] Burn-out — выжигать, сжигать (англ.) — это выражение, которое у нас часто употребляется. Так далеко, конечно, не должно заходить, надо сказать, что люди, которые счастливы в семейной жизни, переносят все это легче.

— Вы женаты?

— Да. Очень счастливо. У меня двое детей. Трехлетняя дочь и девятилетний сын. Моя жена работает в Федеральном статистическом ведомстве. Домашняя работница присматривает за детьми, пока мы не вернемся домой, — во всяком случае, пока моя жена не вернется. Я ведь никогда не знаю, как пройдет мой день и моя ночь.

— А когда вы приходите домой? Я не могу себе представить, чтобы вы могли полностью отключиться, забыть, что произошло в больнице или произойдет.

— Нет, — сказал Белл, — этого не может никто. Burn-out-случаи (случаи «сгорания» людей на работе) были с людьми, которые никогда не могли думать о чем-нибудь другом, которые даже во сне продолжали работать. — Мимо них с бешеной скоростью промчался красный спортивный автомобиль.

— Вот болван! — сказал Белл.

— Итак, когда вы приходите домой… — снова начал Фабер.

— Сначала снова под душ. Переодеваюсь во что-нибудь другое. Потом — виски, без него иногда не обойтись. Но не каждый же день в госпитале такой ад. И тогда можно подумать о каникулах…

— И выходных днях?

— Два раза в месяц. У меня с женой очень хорошие отношения. Несмотря на всю загруженность, остается достаточно времени для нее и для детей. Я их очень люблю.

— Вы любите всех детей, — сказал Фабер.

— Да, это правда. Дети… это чудо. А вы? У вас есть дети, которые росли с вами, господин Джордан?

Фабер вышел из машины. Медленно они пошли к лифтам.

— Падчерица, — сказал Фабер. — Дочь моей жены Натали от первого брака. Верене было всего четыре года, когда я с ней познакомился. Я с ума сходил от любви к этой маленькой девочке… — он замолчал.

— Слишком много любви? — тихо спросил Белл.

— Я боялся, — Фабер почувствовал вдруг, как его обдала волна печали. — Все, что я чувствовал к Верене, все, что я для нее сделал, все это было слишком. Я избаловал ее, я ее испортил, — вздохнул он, но потом упрямо добавил: — Но я дал ей лучшее воспитание. Она должна была стать мадам Кюри, Лизой Мейтнер, Голдой Меир — по меньшей мере. Она, естественно, никем не стала. В этом большая доля моей вины. Сейчас она с мужем живет в Лос-Анджелесе. После смерти моей жены я ее больше никогда не видел и почти ничего о ней не слышал… Изредка звонок, ни одного письма… Когда она была маленькой, она хотела сохранить свою фамилию и не хотела быть удочеренной мною, позже уже я не хотел… Болтовня старого человека. Я прекращаю. Но ведь вы сами спросили, не так ли? Осталось только разочарование.