Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

Киселём, что давали на ужин, она умудряется намазать ещё короткие волосы, поставить их ёжиком, чулки на лодыжках закатать каральками и, в комнатных по снегу тапочках, в разгар веселья оказаться в праздничном зале. Там она плясом врывается в круг танцующих, разгоняя собой по сторонам новогодних принцев и принцесс…

Но ряженой туземки в ней никто не признаёт. Зато до самого выхода из училища Лиза остаётся Петрушкой.

Июль. На носу – выпускные экзамены. Выпускники группы СБ-9 – словно монеты одного достоинства. Все они – слесари, токари, электрики, радиомонтажницы. И все – третьего разряда. Сработала советская уравниловка.

– И нечего было выпендриваться, – потешается над Лизою Пельдуска, – а то… оперы, балеты ей подавай… Поглядим ещё, как ты годовое сочинение напишешь…

Лиза и сама понимает, что орфография её подведёт. В русском языке она не слышит слов, она их видит. Видит настолько живо, что написание теряет смысл. Она пером изображает, не следуя никаким правилам. У неё, как говорят художники, своя манера живописи…

И на выпускном, приступая к сочинению, она берёт свободную тему. Пишет о том, как во время войны жила у бабушки в городе Татарске, железнодорожная станция которого была узловой. Там с каждым днём всё больше появлялось инвалидов войны.

Над вечно тонущими в болотной грязи улицами городка поднимались высокие дощатые тротуары. Устроившись на них, просили милостыню искалеченные фронтовики.

Лизе хорошо помнится, как на мотив знаменитой «Мурки» у Сибторга пел всё одну и ту же песню молоденький безногий солдат:

Или, следуя напеву «Раскинулось море широко», слёзно завывал полуседой воин в чёрных очках:

Тогда шестилетняя Лиза, слушая эти молитвы, хоронилась где-нибудь в сторонке и могла часами проливать безутешные слёзы.

И теперь, на сочинении, она так глубоко уходит в свои воспоминания, что забывается и, сунувшись лицом в парту, тихонько рыдает, чтобы её горя не услышали те – измученные войною калеки.

Она не слышит ни вопросов учителя, ни его строгостей…

Только шум потехи возвращает её в себя…

Лиза недоумённо улыбается, чем вызывает взрыв хохота.

Она привыкла быть посмешищем. Но на этот раз рывком поднимается и читает своё – медленное, настырное…

Полная уверенность на право чтения слышна в её голосе:

Молчит даже Пельдуска.

А Лиза, оставив на парте незаконченное сочинение, порывисто идёт за дверь.

Назавтра девчата слышат оценки за контрольную работу по русскому языку:

– Быстрикова – 5.

В конце июня две группы девчат и столько же юнцов снабжены свидетельствами об окончании ремесленного училища и поселены в шлакоблочном бараке на чердаке-мансарде, оборудованном под жильё.

Мансарда разделена коридором на два огромных отсека: налево – ребята, направо – девчата. В каждом – по печке, по сорок кроватей и по два тусклых чердачных окна, что утопают в косых нишах… Постоянный мрак!

Летняя благодать соблазняет более наглых девчат занять лучшие места – ближе к солнечному свету. Лизе достаётся совсем смурый угол за печкой, куда можно втиснуть лишь кровать; тумбочка и та оказывается на выходе. Зато в закутке есть возможность писать стихи.

Зима, однако, доказывает девчатам, что Быстриковой (опять!) повезло: не только мансарда на сорок человек, но и наступившие морозы насчитывают такие же градусы. И с дровами почти такие же проблемы…