Юрий Каракур - Фарфор

Есть даже специальная фотография: бабушка стоит рядом с высоким мужчиной, подпись – с/т «Машиностроитель», 1975 г. Оба – в неловкой, пойманное позе, у бабушки руки в карманах пальто. На всех остальных фотографиях бабушка уже с Раечкой-Раисой. Кто он – неизвестно, но помнится бабушкин манёвр: да так, мужчина один, вместе отдыхали, включай телевизор. Путёвку, это известно, предложила мастер, хорошая такая женщина была, Лена. Не хотите, Галина Сафроновна, поехать? Сын Володя женился, предчувствовались дети, и если не в этом году, то кто знает. К тому же дождливая весна, по Парижской – лужи и грязь. И бабушка поехала. Его звали Александр Сергеевич, инженер из Ивановской области. Он говорил высокопарно, как по радио, но морщины красиво легли у него вокруг глаз. И он, конечно, проявлял галантность в столовой, хоть и пахло супом из рыбных консервов, но какая разница, если бабушка чуть дольше смотрела на него, чем нужно, чтобы передать хлеб за столом. Хотите прогуляться после обеда, Галина Сафроновна? Галина Сафроновна хотела и по возможности изящно переставляла ноги в чёрных сапожках по лесным тропинкам, косточка почти не заметна. Он дотронулся до бабушкиного локтя, как бы призывая остановиться и послушать ну деревья, и бабушка остановилась, но услышала только, как внутри у неё вздрогнул блюдцами фарфор, так бывает, когда подпрыгнешь у серванта или если отодвигать накрытый уже стол от дивана. Пойдём гулять после ужина? спрашивал он, заметно срезав имя с отчеством, заменил второе лицо на общее, совместное – грамматическое объятие. Бабушка запомнила ткань его пальто, серая, мужская, и она легко могла представить, что дотрагивается до его воротника. Он посмотрел на неё в упор, как перед расстрелом, но заулыбался, засмущался сам, и они пошли под высоким гагаринским небом на вечерний киносеанс, сели не вместе, но так, чтобы видеть друг друга. А на следующее утро за завтраком (их Купидон – работница столовой Людочка, которая посадила бабушку и Александра Сергеевича за один стол, усложнила композицию двумя старухами-гирями, глуховатыми, но разговорчивыми, медленно жующими, этими бесконечными причастиями намазывающими маслом хлеб, всегда пересиживающими их), так вот, за завтраком он завёл вчерашний лесной разговор о чём угодно (фильмы, дети, Азовское море), и так, чтобы никто, кроме неё, не понял, повторял её реплики, протягивал над запеканкой канат от их уединённого вечера к сегодняшнему коллективному утру, и бабушка повисла на этом канате и раскачивалась, распустив волосы, старухи глупо, не понимая, мазали масло. Не хотите ли, Галя? А она, а он. И вот бабушка, высокая, пятидесятилетняя, доварикозная женщина, только вот косточка, стоит в центре комнаты, потому что в любви всегда бывают такие моменты, когда ты просто стоишь или лежишь и ничего не делаешь, но отчётливо запоминаешь соседний дом, балкон за балконом (стремянка, детские санки, старые шины) или потолок, высокий, надменный, с историческими трещинами, или большую плоскую люстру – колыбель давно умерших мух, и вот санаторное утро, он уезжает обратно к себе в Иваново, Раечка тоже уезжает, Ада Семёновна ждёт заселения после обеда, и бабушка из окна смотрит на назидательные асфальтированные дорожки, образующие неприятный крест с клумбой в центре, в которой назойливо белел перезимовавший гипсовый человек, и думает о том, как он живёт там, в Иваново, как он смеётся на работе, и за завтраком ей было приятно увидеть, что он грустный, и одна старуха даже отвлеклась от каши и спросила: «Не хотите уезжать с природы?», и он сказал: «Да, уезжать не хочется», нажав посильнее на «не хочется», и они пошли в последний раз по лесу, бабушка забыла шарф и мёрзла открытой белой шеей, поэтому они ходили недолго, да и не было времени, «Икарус» уже ждал, а ещё фотографироваться. Он попросил её сняться (таким вот глаголом) на память, и они пошли к пьющему ленивому фотографу, который уже выстраивал его группу, фотограф раздражённо, бабушке даже показалось, осуждающе, сказал, что индивидуальные снимки после группового, и пока все работники ивановского предприятия со смутно знакомыми по столовой лицами выстраивались на память, бабушка смотрела на грязный «Икарус», который напомнил ей о том, что зима совсем недавно закончилась и грязь ещё всюду ранневесенняя, и она представила, как он будет ехать в этом автобусе домой, и эта картина (автобус движется по дороге через лес) показалась ей мудрой и печальной. Фотограф наконец утрамбовал, сгрудил всех (очень большая группа) и крикнул «Приготовились!» Бабушка обернулась на крик, сразу заметила его и рефлекторно, хоть и не хотела, улыбнулась, а он смотрел на фотографа, который несколько раз повторил «Три!», всякий раз нажимая на затвор, чтобы у всех точно открылись глаза. Потом фотографировались подружки, а он подошёл к ней и протянул бумажку с почтовым адресом («Мне казалось, он кричит «Пли!» – пошутил он), сложная комбинация индекса, а улица знакомая – Офицерская. Она только положила бумажку в карман, бодрыми, не показавшими её грусти словами пообещала написать («Да, обязательно!»), а их уже позвал фотограф. И они встали, не зная, как нужно, и она чувствовала в кармане пальто плотную бумажку с его адресом, когда фотограф, не желая разбираться в этой их непонятной неловкой позе, не очень-то прицелившись, досчитав только до двух, крикнул «Снято!» И бабушка не успела специальным образом посмотреть в камеру и получилась растерянная, благодарная, руки в карманах. Он пообещал ей выслать фотографию в ответ на её письмо. Ну, приятно было познакомиться, Галина, если будете в Иваново, то… – сказал он чересчур, кажется, по-левитановски и, не договорив после «то», улыбнулся, протянул ей руку, она пожала профсоюзно, по-деловому, а когда поднималась по лестнице в комнату, слово (упругое, зеленоватое) перекатывалось стеклянными шариками, но бабушка не пустила, во всяком случае, не больше двух букв – л, ю. Галина Сафроновна и Александр Михайлович (лучше всё-таки так, чем Сергеевич) писали письма по кругу – из Владимира в Иваново, Иван вызывает забывчивого Владимира – пошутил он как-то, когда долго не получал от неё ответа, а потом пришло сразу два письма, во втором бабушка пошутила ответно: Вините не Владимира, а почтальоншу Верочку . Галя, написал он, как приятно, что ни лето, ни Азовское море не помешали вам писать письма. Но потом он долго не отвечал, и наконец пришло что-то небольшое – перечисление сделанных дел, закрывал на зиму сад, и там грядки, парники, всё это бабушка прочитала быстро, перескакивая, потом она сама затянула с ответом, и он в коротком, клетчатом письме рассказал про постановку в областном драматическом театре (так и написал в три слова), и она ответила уже новогодней открыткой, повторив текст, который отправила сёстрам, даже на долгих лет жизни не дрогнула рука. Он тоже прислал открытку (и некрасивую) с восьмым марта, в которой попросил ( прошу вас ) оставаться всегда такой же красивой, как вы были в доме отдыха «Машиностроитель» весной семьдесят пятого года. На это она уже не ответила, ведь в январе семьдесят шестого года родился бабушкин первый внук – Денисочка.