(Соня Саарви) - Салов и Фарфоров. Питерские картинки

© Софья Яковлева, 2019

© (Соня Саарви), 2019

ISBN 978-5-4496-9302-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Салов и Фарфоров были друзья. Глядя на их фотографии по отдельности, нелегко было об этом догадаться, потому что очень уж они были разные. Однако стоило увидать их вместе, и все сразу же становилось на свои места. Особенно если посмотреть на них, когда они стоят в очереди за хлебным квасом. Тогда вид у Фарфорова делался совсем значительный и печальный, и усы его повисали строго, даже можно сказать аскетично, точь-в-точь как у его давних предков, тевтонских рыцарей. Фарфоров смотрел прямо перед собой, в сторону уходящей вперед очереди.

Салов же никак не мог мириться с образовавшейся передышкой и забегал то слева, то справа очереди, но, так как сказать ему в этот момент было обычно нечего, он взглядывал с тоской вверх на молчаливый фарфоровский ус, а потом с еще большей тоской – через дорогу, где змеилась почти такая же очередь, за исключением того, что женщин в ней было значительно меньше, а дети и вовсе отсутствовали. А на точно такой же лимонно-желтой бочке было написано столь же краткое, но еще более заманчивое, вкусное слово «пиво». И рядом непременно ошивался какой-нибудь тип с лещами, эх, неплохо бы сейчас было бы и лещей прикупить, ну да ладно. И Салов, чтобы не пугать мужика, не портить, так сказать, процесса, протискивался сквозь очередь на ту сторону, и как-то так ему хотелось, чтобы и Фарфоров стал ну пониже что ли, ему казалось, что форма на Фарфорове слишком бросается в глаза.

Салов и Фарфоров были милиционеры.

Не простые, а особого третьего полка, и потому на работу они отправлялись частенько вечером, захватив бутыль с квасом и еще какую-нибудь снедь, в тот славный час, когда рыжее солнце нежно окрашивает набережную, а по Миллионной вдоль эрмитажных стен рассаживаются погреться на солнышке с чуть более важным видом, чем у милиционеров, самые главные их коллеги. Салов называл их неизменно «котики» и не упускал случая погладить, Фарфоров обычно с уважением наблюдал издалека.

Так и служили они в Третьем полку, охраняли архитектурные и художественные ценности.

Впрочем, недолго. Помешал сосед Салова, соблазнивший прибыльной работой по специальности, то есть, росписью дачи, куда их потом привозил особый молчаливый дядька на заграничной машине. Даже марку Салов Фарфорову называл не однажды, но Фарфоров ее забывал всякий раз.

Нужны были разные природные виды, площадей хватало, и обязанности разделили. Салов специализировался по соснам, кустам, березам, а также по оленям, медведям и всяческой прочей живности, которой требовалось в избытке. Фарфоров – по облакам и прочим небесным явлениям, а также по озерам и далеким горам в тумане. Работали долго и с увлечением, и закончили почти в срок, окончательное отмывание кистей перенесли уже к Фарфорову, заляпали раковину нежными переходами из голубого в оранжевый, белый, красный и зеленый, потом долго отмывали уже саму раковину, и оставили на фарфоровской кухне стойкий знакомый запах шпрот в масле.

Появился в последний раз молчаливый дядька, заплатил остаток, получилось, как водится, меньше, чем обещал сосед, но все-таки больше, чем ожидали. Однако в милицию возвращаться было уже как-то неудобно, да и вздохнули с облегчением, особенно Фарфоров, который, помнится, краснел и по многу раз извинялся, когда требовалось у кого-нибудь спросить документы.

Так и устроились: Фарфоров – подбирать цвета в автосалон, а Салов – в ремонтную бригаду, квартиры отделывать.

Салов любил дождь. Фарфоров дождя не любил, морщился и был готов как какой-нибудь кот забраться повыше на печку, разве что печки у него никакой не было. Тогда, если только дождь затягивался, усы его повисали уныло, глаза становились прозрачными, и в них некоторое время не отражалось ничего, кроме падающих капель. Салову, правда, казалось в такие моменты, что в фарфоровских глазах отражаются рябь далеких морей, мириады морских птиц на скалах, да еще какие-нибудь пустынные берега, где ветер колышет куцые приполярные травки, но все эти соображения он оставлял при себе и вслух не высказывал. Вместо этого Салов заваривал чай покрепче и распаковывал узелок с тремя-четырьмя плотными свертками, собранными его, Салова, собственной бабушкой. В свертках обычно обнаруживались хорошо просоленный шматок сала, полбуханки вчерашнего (Салов, как и бабушка его, больше любил вчерашний), обязательно серого или черного, а также пара огурцов – как же без огурцов-то! – это бабушка хорошо понимала. Собирались обычно у Фарфорова.