Юрий Каракур - Фарфор

– За полчаса, наверное, дойдём до поля, – говорит Тоня.

Тут достаточно длинного тире: шли – и пришли. Но невозможно смириться, ведь, кажется, у нас и нету ничего, кроме этой дороги. Нам нужно перейти лес, потом большое поле, снова войти в лес, и вот там, в объятиях болота – черника.

Лес берёт нас и тут же прячет, никто и не подумал бы, что только что по шпалам шли три небольших человека. С неба через деревья тянется где может неуверенный свет. Внизу тихо, темно и тесно, а если запрокинуть голову, то там берёзы, сосны, осины, освободившись от глупостей орешника, движутся с ветром, шевелят листьями – красивый высокий порядок. И что там внутри, внизу, у пяток – лесу всё равно.

Тамара достала маленькую красную баночку с золотой звездой – бальзам «Звёздочка».

– От комаров, – сказала она.

Запахло бабушкиной профилактикой против гриппа. Тамара нанесла мне несколько мазков на лоб, щёки и подбородок, помазалась сама и дала баночку Тоне. Глаза заслезились.

Мы шли и не разговаривали. Лес помелькал и быстро стал неинтересен. Только, может, арки из орешника над тропой удивляли намеренной формой, как будто кто-то специально сделал их так, сами они не додумались бы. Завтрак, планы на день, заготовки увязались за нами и тянулись, не отпускали. Так что пусть у Тони мешок песка за дверью в спальне, стоит с зимы, и хорошо бы протереть чернику, а не сварить, но тут же появились чёрные пятна фитофторы, главного врага Тониных помидоров, и нужно бы развести золу и обработать, потому что в прошлом году – и прочее, прочее, на каждую грядку мысленно заглянула. А у Тамары пусть грибы сушатся на решётке над плитой, что-то из холодильника мелькает в памяти (сметана?), и как мама снимала пенки с варенья и складывала их в такую мисочку, и варенье пахло, и детский лёгкий дом пах и поднимался повыше над землёй, а Тамара давно не варила варенье, не очень-то и ели они со Славой, но с такой властью станешь что угодно варить и заготавливать, вместо конфет с чаем пить, козлы, просрали, дальше совсем уже что-то неразборчиво, и пусть так. А что же я? А я ничего, звеню серединой летних каникул, может быть, внутри у меня какая-то песенка, которая тем летом вылетала из проезжающих машин, перелезала через забор из соседских садов (радиоприёмник на крылечке), скользила по озеру с того берега и висела над водой, над дорогой и всякой пылью: стэээй виииз мииии. Лес ослабел, стал пропускать деревья и закончился. Тропинка, вывалившись в траву, быстро убежала в поле.

После узкой духоты леса приятно было спуститься в мягкое туманное поле, всё расширилось во мне и не чувствовало края. И кажется, не было края. В поле стояли две электрические вышки и напряжённо держали провода на плечах. Когда мы подошли к ним, стало грустно и тяжело, как бывает рядом со всем большим и железным. Тамара достала пакетик с чёрными сухариками, угостила нас с Тоней, и мы втроём стали хрустеть, как будто издеваясь над электрической мощностью. Почему-то появляется история буханки (запомни, буханка чёрная, батон белый): Тамара со Славой купили одновременно хлеба, и вот буханка залежалась, треснула в середине, и Тамара её на противень, сверху немного подсолнечного масла и соли. И вот так спасла. Нам всем нравится эта история: всё экономно, всё можно спасти. Сухари Тамара ссыпала в тарелку, поставила на окно, и хорошо было есть и смотреть в окно, кто там идёт в ярком летнем платье. Вот и мама моя идёт в ярком летнем платье, синие босоножечки. Мы достаём фляжки, запиваем сухари. У нас с Тамарой одинаковые, будто война и землянка, а у Тони – красивая плоская фляжка из нержавейки с каким-то выпуклым цветком по центру. Тоня объявляет: восемь утра. Сейчас московское время делает где-то «пип-пип-пииип», и хорошо прогретая ткань середины июля вот-вот разгладится, и медленно, спокойно всё начнёт работать, попикивая, а мы подходим к лесу и легко решаемся на темноту, на душную влагу, потому что впереди – черника.

– Пройдём болото, оно тут справа, – говорит Тоня, – а потом свернём с тропинки.

Бо-ло-то (словарное, большое, круглое слово) тихо лежит и потеет где-то за деревьями. Я всматриваюсь: ничего не видно. Одинаковые шаги, скрип-скрип, привычная Тамарина попа передо мной, там дальше Тонина, но её не видно. Мне делается скучно, и трясётся в помехах изображение, вот-вот пропадёт и забудется навсегда, как я шёл той тропой. И только, может быть, Стефани Харпер появляется ненадолго, миллионерша из сериала, владелица поместья «Эдем», муж столкнул её в мутную жёлтую австралийскую реку к кро-ко-ди-лам, чтобы получить её кор-по-ра-цию, ну и так далее, сколько-то серий, и я представляю, что я – Стефани, меня тащит из грязи красивый доктор с белой флегматичной бородой, и я хватаюсь за его руку и возвращаюсь через леса Владимирской области, и хочу отомстить, и отомщу, и спущусь в сверкающем красном платье по крендельной лестнице, и дам пощёчину своей двоюродной сестре Джил, которую играет Пета Топано, ну пусть играет.