Йозеф Кот - День рождения

— Уже.

— Как погода?

— Не знаю.

— Взгляни, будь добра.

Жофи поднимает штору. Я смотрю на ее маленькие груди с торчащими сосками.

— Идет дождь.

— Правда?

— Тротуары мокрые, люди идут под зонтиками.

Жофи открывает окно настежь, и в комнату врывается влажный запах майского дождя.

— Не дури.

Я не люблю вставать с постели при открытом окне. Кажется, будто из дома напротив тебя разглядывают десятки глаз, теряется ощущение интимности. Через распахнутое окно словно врывается чуждая стихия, незваный гость, и, лежа в постели, чувствуешь себя безоружным. Я вцепляюсь в край одеяла, будто в щит. На кухне радио сообщает сводку погоды. «Ого, я опаздываю», — отмечаю про себя. Под метеосводку я обычно уже пью чай. Но в такую пасмурную погоду, вроде сегодняшней, время тянется медленнее, и сам бог велит явиться на работу попозднее.

«Стоит только брызнуть дождю — и трамваи уже не ходят!» «Пришлось ждать в подворотне, пока дождь немного схлынет». Или что-нибудь в этом роде. Сотни оправданий. Сотни отговорок и причин для неудовольствия. «Черт бы побрал такую погоду». Плохо, что сушь, плохо, что мокредь. Человеку не угодишь. Дружки мокрогубые. Андрей, Богуш, Владо… Дамиан… В памяти они выстраиваются по алфавиту. Замыкающий — Цирил… Дружки мокрогубые, а в горле у них пересохло. «Выпьем, ребята, поднимем чаши до заоблачных высей». Как патетически звучат тосты. «Впереди у нас вся жизнь». А кроны — последние. Утро. Что будет утром? Утром будет черствый рогалик. До утра далеко. Вечерами начинается головоломный бег. По вечерам мы убегаем от утра, словно боясь его, но у него для нас всегда припасены сюрпризы. Сегодняшнее утро лучше вчерашнего и хуже завтрашнего. Мы молимся утру. Мы призываем его, как выбившиеся из сил путники, и возлагаем на его алтарь последнюю мелочь, отложенную на трамвай. В конце концов, трамваи все равно ведь не ходят. Девчата даровые, за так. «Еще литр, пан шеф». Лучше всего выспишься в чужой постели.

— Вставай, дорогой.

Жофи срывает с меня одеяло.

Я потягиваюсь, зеваю и подхожу к окну.

— Знаешь, о чем я думаю?

— Я уже приготовила завтрак.

— Я думаю о саде Кошляка.

— Тебе абрикосового или клубничного джема?

— Такой дождь для него просто благодать. Другим неприятность, а этому черту все удача. Поливать не надо.

— Павол!

— Да?

— Павол Самель, ты слушаешь меня?

— Я слушаю тебя, Жофи.

— А что, если мы поженимся?

Она смотрит на меня взглядом, которого я не понимаю.

— Ты хочешь замуж?

— Дождь-то какой припустил.

— Ты в положении?..

— Если ты купишь кольца по триста пятьдесят крон, этого будет достаточно.

— Ради бога, скажи, ты в положении?..

— С чего бы, а?..

— Девочка, я тебя не понимаю. В твоих настроениях я разбираюсь еще хуже, чем во всех этих «ерах».

— Ты сделаешь, о чем я говорила?

— Я не люблю ходить по учреждениям.

— Возьми зонтик.

— В прошлый раз я не мог его открыть. Сошел с трамвая и не смог его открыть, хоть тресни.

Мы завтракаем. Чай — кипяток, но я торопливо глотаю его, чтобы поскорее убежать.

— Ты никуда не собираешься?

— У нас будет собрание.

Стоя перед зеркалом, Жофи расчесывает светлые волосы, закрывающие ей голые плечи.

— Сегодня вечером я приду с букетом.

— Вроде как жених?

— Как жених.

— Я надену кружевное платье.

— Зеленое?

— Нет, синее. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакого зеленого платья.

Передо мной сияет радуга. На дворе дождь, а мне нужно быть осторожным и не задеть радугу, на которой висят бумажки: «Осторожно, окрашено».

— Не уходи.

— Ты хочешь, чтоб я еще побыл дома?..

— Ну хоть немножко.

Бывают такие безмятежные солнечные дни, когда Жофи не отпускает меня на работу и после завтрака мы возвращаемся в постель. А затем я, как провинившийся школьник, с пылающими ушами, сдавленным от стыда голосом бормочу жалкие слова, придумывая что-то в свое оправдание. Вот и сейчас, когда я поднимаю трубку ненавистного телефона и набираю номер Ренаты, меня обдает жаром.

— Это я…

— Да, я узнала вас по голосу.

— Я забыл предупредить вас вчера, что сегодня утром мне нужно пойти к зубному врачу.

— Это срочно?

— Я останусь без коронки.

Никакой коронки у меня, разумеется, нет, но не станет же Рената заглядывать мне в рот!

— Звонил Бухала.

— Ну и что?

С какой стати она докладывает мне об этом? Бухала звонит чуть ли не каждое утро. Все торопит, напоминает, велит сделать. Страка имел обыкновение все его распоряжения записывать на длинные узкие бумажки, вроде ресторанных счетов, и тут же созывал совещание. Он ничего не любил откладывать на потом, и все распоряжения сверху приводились у нас в исполнение с точностью до одного часа.