Йозеф Кот - День рождения

— Это ясно, — сказал инспектор, — ясно, что это просто фокусы. Все доказано научно. Одно связано с другим. Правильно я говорю?

Я кивнул.

— А посему ясно также, — добавил инспектор, — что, если барышня Молика, присутствующая здесь коллега, воспитывает детишек в правильном духе, вряд ли можно предполагать, что эти детки верят в то, о чем говорится в этом небольшом образчике молодежного фольклора, каковой образчик в силу его насмешливого тона с педагогической точки зрения одобрить нельзя.

— Вы хотели меня уничтожить! — взорвалась учительница. — Вы нарочно пригласили этого Помпелини, чтоб он отравил мне жизнь. Вы сговорились! Вы спелись с ним! Я знаю. А потому так этого не оставлю. Злоупотребить чувствами несчастной одинокой женщины! Да еще таким гнусным образом!

— Ложь! — вскипел инспектор, и на лбу его вздулась фиолетовая жила. — Никогда я ничего ей не обещал! И в мыслях не было! Товарищ, неужели вы ей верите? Вы верите ее бредням?

— Я ничего не знаю, — возразил я. — Не вмешивайте меня в ваши дела. Пойду-ка я помаленьку к автобусу, и если вам интересно будет еще раз послушать…

— Ну, нет. — Инспектор загородил мне дорогу. — Я этого так не оставлю. Все село знает, что это зеленое пугало ходило к коллеге учительнице в этот, как его… в кабинет.

Я с удивлением глянул на лесника, но тот только смущенно улыбнулся и сказал:

— Спрашивали меня, зачем я ношу с собой дробовик, а я ответил: не знаю, всегда ведь носишь при себе что-нибудь такое, значения чего даже не осознаешь, например одуванчик или розовую кашку, а мне говорят: а вдруг вы состре́лите какую-нибудь звезду, гарантийный срок еще не истек, и мы не можем рисковать, сами понимаете, у нас тоже семья, и свои мелкие заботы, и свои мелкие страхи, и все прочее, как у всех людей на земле, поэтому вы не очень-то размахивайте своим дробовиком, случается, и лопата стреляет, бац, и конец всему, даже Млечному Пути, а я на это отвечаю: ничего не бойтесь, я сейчас уйду, даже не посмотрю на вас, коли вы такие, просто закрою глаза, и все тут.

— Но это ведь все чепуха, люди добрые! — всплеснул я руками. — Этот ваш фокусник, быть может, и не знал, что она учительница, когда вытаскивал из ее портфеля злополучного кролика. Думаете, фокуснику нужно знать, какой человек служит ему медиумом? Думаете, когда он показывает фокус, существует для него что-либо, кроме чисто профессионального инстинкта, который водит его рукой?

— Попрошу без оскорблений, — заявил инспектор. — Никакие мы вам не медиумы. И я не медиум.

— Клянусь вам, — сказала учительница, — он приходил ко мне в кабинет только набивать птичьи чучела. И вот за то, что он свое свободное время проводил в пыльных стенах темного, душного кабинета, расставляя по подставкам чучела сов, сорок, ворон, цапель и воробьев, всех этих пернатых, которых он собственноручно поймал в силки в неслужебное время, — за это вы теперь хотите судить его, словно…

— Нет, — прервал я ее. — Не понимаю, зачем вы все драматизируете. Выступал иллюзионист, вытащил кролика из портфеля учительницы, ну и что? Ученикам следует объяснить, что это просто фокус, обыкновенный обман, тогда не будет никаких стишков.

Я надел пальто.

— Мне очень жаль, но я спешу на автобус.

— Сжальтесь! — Лесник пал на колени. — Я не хотел его убивать! Не хотел причинять ему вреда. Я даже не знал, что дробовик заряжен. Он всегда был такой легкий, словно не было в нем никакого заряда, легкий как перышко. А олень появился внезапно, стоял совсем близко, я чувствовал на лице его дыхание и видел, как трепещут его влажные ноздри — наверное, он долго бежал и ни разу не остановился, — и вот теперь он стоял передо мной, я мог поймать его, дотронуться до него, ощупать его рукой, и я протянул руку погладить его, тут-то все и произошло: ремень соскользнул у меня с плеча, спусковой крючок зацепился, из ствола вырвалось пламя — и он рухнул, мой олень-двенадцатилеток, и остался недвижим, даже не содрогнулся, лежал словно камень, бедняжка…

— Нет. — Учительница схватила меня за рукав. — Я еще не все вам рассказала. В сущности, не сказала самого важного.

— Но человек ведь не может отвечать за то, что он делал во сне? — Лесник не сводил с меня неподвижного взгляда. — Не можем мы отвечать за все. Эдак до чего мы дойдем? До чего мы дойдем, если будем все принимать близко к сердцу? Ежегодно я стреляю десятки перепелов, и зайцев, и куниц, даже не считаю их, не делаю зарубок на прикладе. Так и живу. Со дня на день. Хожу на обходы, и мне иногда говорят: настреляй-ка нам перепелок. Или: принеси зайца. И я приношу. Кто может упрекнуть меня за это? Разве я не честно живу?