Йозеф Кот - День рождения

В зале прошумело, затем все стихло; разбуженные старички, приходившие сюда погреться, переглядывались, два человека в заднем ряду поднялись и демонстративно покинули помещение. Часы на соседней башне пробили восемь.

— Поскольку вопросов к присутствующему здесь лектору нет, — сказал инспектор, — то благодарю вас за участие, можете расходиться.

В зале осталось четверо: кроме меня и инспектора, еще мужчина в зеленой форме лесника и учительница.

— Вы были великолепны, — сказала она. — Я бы слушала вас до утра.

— Да, — сказал инспектор, — три дня назад у нас выступал маэстро Помпелини, но тут нет никакого сравнения.

— Не напоминайте мне о нем! — плаксивым тоном прервала его учительница. — Пожалуйста, не надо! Я и имени-то его слышать не хочу. Неужели непонятно — слышать больше о нем не желаю.

Лесник погладил свою густую холеную бороду и медленно выговорил:

— У каждого человека есть своя мечта. Великая мечта. Приснится, к примеру, олень-двенадцатилеток, а потом наступает утро. Обыкновенное мерзкое утро, холодное, туманное, и единственная причина для пробуждения — надежда, что сон вернется…

— Маэстро Помпелини оставил мне свой автограф, — перебил его инспектор, вытаскивая из кармана маленький блокнотик. — У меня их тут несколько, этих автографов. Два поэта, один районный руководитель и маэстро Помпелини.

Учительница отерла новые слезы.

— А кто он, этот ваш маэстро Помпелини? — спросил я.

— Трудящиеся заслуживают наилучшего развлечения. — Инспектор слегка покраснел. — И почему бы нам не дать им его, правда?

— Да, конечно, — согласился я.

— Шуметь нельзя, — ни к кому не обращаясь, произнес лесник, — а то спугнете. У него чуткий слух, он все время настороже. Может, слышит даже, как трава растет.

— Жулик он. — Учительница наконец совладала со своим голосом. — Я бы просто запретила такие представления. Он вытащил кролика у меня из портфеля. Только сунул руку — портфель был у меня на коленях — и вытащил кролика, живого, настоящего. Такая нелепость.

— Это факт. — Инспектор обратился ко мне: — Вот написали бы вы в газеты! Публично осмеять трудящуюся женщину, да еще воспитательницу! Скажите, хорошо ли это?

— Да, то есть нет, нехорошо, — смущенно пробормотал я.

— Вот вы объясните, товарищ, — продолжал инспектор, — как это возможно, чтоб в портфеле нашей коллеги учительницы ни с того ни с сего обнаружился заяц?

— Кролик, — поправила его учительница.

— Простите, кролик. Вот подпись. — Инспектор помахал у меня перед глазами своим блокнотиком. — Маэстро Помпелини. Явился бог весть откуда, и имя-то какое-то чудное, и сразу шасть рукой в этот…

— В портфель. — Учительницу снова одолели слезы. — В мой бедный портфельчик…

— Да кто дал ему такое право! — Инспектор загремел так, что качнулись картины на стенах. — Кто дал ему право вытаскивать из чужих портфелей зайцев… то есть кроликов — что вы на это скажете?! Мы ведь не при капитализме живем, где человек человеку этот… как его…

— Понимаю, — я умоляюще посмотрел на инспектора, — только не знаю, чем могу помочь…

— Вчера целый день шел дождь, — заговорил лесник. — Потоки воды. Оленя почти залило. Он весь дрожал, бедняжка, как осиновый листок. Эх, хорошо еще, что это был только сон! А если наяву?.. Господи! Если бы он наяву стоял там, на прогалинке, на вырубке, которую знают только мои глаза, стоял бы и ежился под дождем, стряхивая с себя воду… Тут и во сне-то его пожалеешь.

Учительница открыла свою сумочку и подала мне маленькую смятую бумажку.

— Вот, смотрите! — прошептала она.

На линованном листке из тетради округлым детским почерком было написано:

— Читайте, — сказала учительница с таким покорным видом, словно говорила: «Побейте меня».

— Я уже прочитал.

— Молика — это я, — объяснила она.

— Да, да, так ее зовут, все мы называем ее Молика, и никак не иначе!

— Это обыкновенный фокус, — сказал я. — Иллюзионисты! Разве можно принимать их всерьез? Они показывают яркое зрелище, но ведь все это понарошку. Ловкость рук, и ничего более. Отвлекают ваше внимание — и тут-то что-нибудь вытаскивают из рукава.

— Выхожу из кустов, — снова подал голос лесник, — подкрадываюсь к нему на цыпочках, а он уходит. Кричу ему вслед, зову — напрасно. Уходит, словно песок сквозь пальцы. Только что была полная горсть горячих песчинок, и вот уже нет их, ничего нет, — с добрым утром, вот все и кончилось, еще одна ночь прошла, хорошо ли спали, мне казалось, никогда эта ночь не кончится, а вы по Млечному Пути катались? Меня не пустили, у меня был с собой дробовик, с дробовиками не пускают на Млечный Путь, представьте, такое свинство, — да, да, с добрым утром…