Гузель Яхина - Эшелон на Самарканд

Второй столп звался мы. Лишенные семьи, да и любого другого организованного по правилам общества — школы, коммуны, — дети сами изобретали для себя правила и сами для себя, сообща, становились семьей. Словесные формулы, выученные жесты, отработанные ритуалы скрепляли эту разнородную и разномастную ораву, дарили мгновения совместного чувствования.

Давая серьезное обещание, полагалось вложить кусок пищи в согнутый локоть (лучше хлеба, но за неимением сойдут и щепоть каши или пара капель киселя) и съесть, глядя в глаза сотоварищу.

При делёжке съестного, чтобы вышла ровной и справедливой, — по очереди коснуться всех участников процесса с приговоркой: “Будет скоро да́дено, не штымпу и не гадине, а тебе”.

Перед началом карточной игры — во избежание мухлежа — сцепить правые руки и трижды произнести хором: “Шахер-махер, вышел на хер!”

Клянясь в искренности — высунуть язык и позволить собеседнику тщательно ощупать его и даже подергать.

Для одалживания ценных вещей — порнографической открытки или огрызка карандаша — была разработана целая церемония, уж слишком серьезным и рискованным казалось дело. Хозяин — при свидетелях, и лучше бы их было побольше, — передавал на раскрытой ладони предмет со словами: “Отвечаешь”. Второй участник сделки — еще не касаясь вещи, а только подтверждая свое честное намерение попользоваться и непременно вернуть — произносил встречную реплику: “Именно я — когда я хочу, как я хочу, где я хочу и чем я хочу”. Хозяин закреплял сказанное еще одной словесной формулой: “Не с мухи, не с комара, а именно с тебя”. — “Чур, слово не сменяется!” — подтверждал проситель. Свидетели чинно кивали, и только после этого разрешалось забрать предмет…

И даже те ребята, что были эвакуированы недавно и совсем немного времени провели в компании бездомных сверстников со стажем, впитывали и вбирали эти правила мгновенно — как вдыхали: заклинания и магические словечки, церемонии и ритуальчики были заразнее тифа, разносились быстрее холеры.

Так, через пришептывания и приплевывания, дети пытались управлять миром или хотя бы задобрить его недружелюбие.

Белая была для детей — не своя, но и не чужая. Чужими считались прочие взрослые (или штымпы , как их презрительно именовало пацанье): и Деев, и сестры, и даже юный дурень-кашевар, которому лет стукнуло не намного больше, чем пассажирам. А комиссар была — где-то на границе между миром взрослых и миром детей.

Она понимала эшелонную речь. Знала и про башканов , и про сявок , и про ноченьку с ишачкой . Ей не нужно было объяснять про важность установленных обычаев или нерушимость клятвы, данной одним пацаненком другому. С ней можно было перекинуться соленой шуткой и даже спросить совета.

У комиссарского купе то и дело появлялись ходоки из пассажирских вагонов с вопросами и предложениями. Возникали в любое время, иногда и поздними вечерами или сонным утром, до рассвета, — видно, прибегали сразу, как только загоралась в голове беспокойная мысль. Сама Белая никогда не отвергала визит — впускала к себе гостя, даже если к тому времени уже успела заснуть или еще не успела проснуться.

Деев старался не пропускать эти приходы: раскрывал гармошку и слушал ребячьи заботы, страхи, жалобы и задумки. Все время спрашивал себя: а как бы он, Деев, ответил на тот или иной вопрос? И каждый раз терялся, не знал, что сказать: на язык вместо ответов приходили одни только бранные слова.

Наведалась беременная девочка Тпруся — выясняла, можно ли перевязать растущий живот потуже, чтобы оттянуть момент родов и без хлопот достичь Самарканда.

Заходил Габбас Лохмотник, почти беззубый мальчонка-башкир, и без доли хвастовства объяснил, что может украсть на базаре все необходимое — хоть деньги, хоть продукты. Предлагал свои услуги, уж очень хотел быть полезным эшелону.

Заглядывали братья-близнецы Борза и Бурлило — просили сообщить, когда будет поворот на Персию. Родители их год назад укочевали туда, а сыновей оставили дома, на остывающей печи, с одной початой краюхой желудевого хлеба на двоих. С тех пор мальчишки мечтали добраться до далекой страны и разыскать отца с матерью.

Ночью явился крошечный мальчуган по кличке Карлёнок, с короткими ручками-ножками и лобастой башкой, по виду и правда напоминающий недомерка. Просил показать ему среди звезд Юпитер: его родители, по сговору с прочими взрослыми, всей деревней снялись и отправились в город, откуда обещаны были поезда на Юпитер. Ребятню оставили по избам — маленьких-де на Юпитер не берут…