Гузель Яхина - Эшелон на Самарканд

Дееву ли не знать, как сложно перегонять добытые в заготкампанию стада: фуража им — достань; теплый ночлег — обеспечь; по морозу или палящему солнцу — не гони. Оголодавшие свиньи так и норовят отгрызть уши-хвосты овцам или козам, а те — окотиться в неподходящий момент.

Дееву ли всего этого не знать!

Дееву ли не знать…

Дееву ли…

Колотились колеса, гнали состав по волжским лесам. А в голове у Деева колотилась мысль — отчаянная, даже безумная. Похоже, только безумные мысли и посещали его голову в последнее время. Похоже, только безумные мысли и имели нынче цену.

Деев знал, где имеется мясо. И знал также, что добыть его — невозможно.

Дееву ли этого не знать!

Дееву ли не знать…

Дееву ли…

На подъезде к Урмарам он выскочил из штабного на тендерную площадку, прохрустел по угольным кучам к паровозу и забрался в будку локомотива. И так бледно было при этом его лицо, так остры от напряжения скулы, что машинист ни о чем расспрашивать не стал — только подвинулся, уступая место у обзорного окна.

Не доезжая до станции, Деев скомандовал остановку — состав тормознул.

Деев спрыгнул на землю и вручную перевел стрелки, открывая эшелону путь на едва приметный отвилок — в сторону от основного полотна, в лес.

После добычи провизии под Свияжском авторитет начальника вырос, команды его исполнялись быстро и без ворчания. Но столь явное самоволие — дело серьезное, возможно, даже подсудное. “Не сойду с маршрута”, — уперся машинист.

А Деев и возражать не стал: забрался в будку, перевел реверс, открыл регулятор — и “гирлянда” сошла на боковую ветку мягко, как по маслу. После вернул стрелки в исходное положение и увел эшелон поглубже в чащу. Машинист лишь мотал сокрушенно головой и крестился — тайком от начальника, отвернувшись к пылающему в топке огню…

— Буг, ты роды принимал? — спросил Деев чуть позже, в лазарете.

— Бывало, — изумленно поднял брови тот.

А изумляться было чему. Начальник эшелона, едва начав разговор, принялся ходить по вагону: не глядя на собеседника, мерил широкими шагами коридор — туда-сюда, туда-сюда — быстро и безостановочно.

“Гирлянда”, наоборот, стояла — где-то в глубине леса, окруженная могучими чувашскими соснами. Деревья подступали к вагонам, касались ветвями окон. Дохнул ветер — тяжелые иглы заскребли по стеклам, шишки ударили по крыше.

— Покажи-ка инструмент. — Деев, продолжая шататься меж нар, энергично тер щеки растопыренными пальцами; кажется, все члены его переполняло неудержимое волнение, и он подчинялся этому чувству, не в силах справиться с ним или хотя бы умерить.

Буг бережно достал из-под операционного стола свой фанерный чемодан и подаренный чекистами мешок, а Деев возьми да и вытряхни содержимое обоих на столешницу (фельдшер и охнуть не успел). Разворошил звякающую груду лопаток, ножниц, пилок, металлических груш — вытащил деревянный футляр длиной в полторы ладони, напоминающий букву Г:

— Вот эта штуковина подойдет.

— Это не для родов, — уточнил Буг. — Это катетер.

— Да хоть конфетер-котлетер! — И, засунув отобранный предмет в карман галифе, Деев кивнул фельдшеру повелительно: за мной.

Тот хотел было натянуть белый халат — куда там! — Деев сорвал халат с фельдшерских плеч, зашвырнул подальше; потянул за локоть, вздыхая досадливо: пошевеливайся уже!

— А дезинфекция? Скальпель? — Фельдшер сопротивлялся, пытался собрать хоть что-то в пустой чемодан. — И щипцы не помешают, если роды тяжелые…

— Слушай, Буг! — Деев на миг остановился и поднял на фельдшера глаза — блестящие, как у лихорадочного больного. — Ты заказывал мясо для лежачих? Тогда помогай — без вопросов!

Только вот без вопросов — не получалось.

— Делать-то что, внучек? — не выдержал Буг, когда они уже довольно долго шагали по усыпанным хвоей шпалам: первым строчил Деев, широко размахивая сжатыми в кулаки руками; в спину ему дышало могучее фельдшерово тело.

Лес вокруг не кончался, а становился гуще и темнее. Ближе к рельсам подступали сосны, тянули к людям растопыренные лапы. Упавшие деревья топорщили в небо корневища, каждое выше человеческого роста (коряжин было много — видно, в эти края местные за дровами не наведывались).

— Молчать, — пояснил Деев на ходу. — Что бы ни случилось — молчать. И рожу корчить посуровее. Рожа нужна такая, чтобы от одного ее вида молоко кисло.

Фельдшер продолжал недоуменно пыхтеть, и Деев добавил для ясности: