Мишель Серр - Девочка с пальчик [litres]

Медицина и право издавна пестовали идею человека как кода. Сегодняшние знания и практики, чьи методы основаны на процедурах и алгоритмах , ее подтверждают. Из кода рождается новое ego. Личное, интимное, сокровенное? Да. Родовое, публичное, открытое? Да. И такое, и другое – двойное, как уже было сказано о псевдониме.

Древние египтяне, как считается, различали, подобно нам, тело и душу человека, но помимо этого дуализма верили в Ка – двойника. Мы умеем воспроизводить тело вовне средствами науки, экранов и формул; мы умеем описывать сокровенную душу – в исповеди , как у Руссо: сколько там знаков? Могу ли я так же воспроизвести своего двойника, сделать его – таинственного и секретного – доступным и открытым? Достаточно его закодировать. Распространив, скажем, формат карты «Виталь» [17] Carte Vitale – карточка обязательной медицинской страховки во Франции с чипом, на котором записаны данные владельца. Названная по национальной программе SESAM-Vitale, в рамках которой велась ее разработка, в дословном переводе она может быть названа картой жизни ( фр . vital – жизненный). на все возможные данные, интимные, личные и общественные, создадим себе Ка, универсального двойника – открытый и закрытый, публичный и сокровенный без противоречия кодовый паспорт. Что может быть естественнее? Пусть я пытаюсь мыслить от себя лично, говорю-то я на общем языке.

Такое ego послушно и чистосердечно исповедуется, после чего – пластиковый прямоугольник – возвращается ко мне в карман. Субъект? Да. Объект? Да. И еще – двойник. Двуликий, как пациент, больной по-своему, но открытый, как пейзаж, медицинскому взгляду. Компетентный и некомпетентный… Двуликий, как гражданин, публичный и частный.

В незабвенные времена некие люди задумали вместе построить высокую башню. Прибывшие из разных земель, они говорили на разных наречиях, не понимали друг друга, и замысел их потерпел неудачу. Нет взаимопонимания – нет и команды; нет коллектива – нет и здания. Вавилонская башня едва возвышалась над землей. Минули тысячелетия.

Как только в Израиле, Вавилоне, Египте пророки и книжники научились писать, команда стала возможной, а с нею и храм, зиккурат, пирамида. Минули тысячелетия.

Однажды утром в Париже собрались люди, решившие устроить Всемирную выставку, и предприняли еще одну подобную попытку. Умный человек начертал на листе бумаги план, выбрал материалы, рассчитал их сопротивление и переплел стальные балки, взметнувшиеся на трехсотметровую высоту. С тех пор на левом берегу Сены днем и ночью несет свой караул Эйфелева башня.

От египетских пирамид из камня до Эйфелевой башни из металла глобальная форма остается твердой, твердыней – в смысле крепости или государства [18] Автор обыгрывает здесь общую этимологию французских слов stable – твердый, устойчивый, и état – (устойчивое) состояние; государство. Они восходят к латинскому sto (и, далее, к индоевропейскому steh) – стоять, оставаться неподвижным. Интересно, что русское и, шире, славянское страна (ранее – сторона) восходит к индоевропейскому же ster(w)e – расстилать, раскладывать. . Устойчивое равновесие смыкается в ней с моделью власти, неизменной при множестве внешних вариаций – религиозных, военных, экономических, финансовых, научных… Властью всегда обладает немногочисленная верхушка, накрепко связанная деньгами, военной мощью или иными средствами господства над широким основанием внизу. Между каменным чудовищем и железным динозавром нет принципиальной разницы: одна и та же форма, в Париже – ажурная, прозрачная, изящная, в пустыне – компактная, тяжеловесная, но и там, и там остроконечная вверху и расширяющаяся книзу.

Демократическое решение ничего не меняет в этой схеме. Сядьте в круг на земле, и вы будете равными, говорили древние греки. Эта коварная ложь притворяется, что не видит с основания пирамиды или башни центр круга, являющийся на земле проекцией вершины, местом приземления возвышенного пика. Коммунистическая партия проповедовала демократический централизм, по-своему подхватывая эту старинную сценическую иллюзию, тем временем как в ее центре шли депортации, пытки, казни, чинимые Сталиным и его приспешниками. За неимением реальных перемен мы, находящиеся на периферии, предпочитаем столь страшному соседу далекую, теряющуюся в облаках власть. Наши предки-французы устроили революцию не столько против короля, довольно популярного, сколько против злодея-барона поблизости.