Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Ну почему, дорогая Венера, ты так печешься об этом? Если мы не сыграем Дебюсси в Японии, мы сделаем это, вернувшись в Европу.

– Вы, как всегда, правы, маэстро, – сказала она дрогнувшим голосом. – Я знаю, что мы исполним все это в Европе. Но для меня лично очень важно исполнить эту вещь для слушателей, живущих далеко от нас и выросших в иной культуре. Другой… и более древней. Вспомните также, маэстро, что в течение целых трех месяцев я не прикоснулась к струнам… а когда я вернулась, вы осчастливили меня возможностью исполнения, выбранного не только для японских меломанов, но и для меня. Потому что, как всем нам известно, «La mer» означает не только «море, но и «мать», и у меня нет ни малейшего сомнения в том, что такой приверженец символизма, как Дебюсси, не мог не сознавать важности подобного совпадения и не использовать его. Так что это произведение соединяет меня с моей матерью, которая предпочла остаться в Иерусалиме, городе очень непростом, который все время становится таковым все более и более.

Неожиданно из глаз ее хлынули слезы, и жена дирижера протянула ей бумажную салфетку, пообещав в благоприятный для этого момент поговорить со своим мужем.

– Не волнуйтесь, милочка… Мы найдем вам партнера… Но ведь это, согласитесь, должен быть опытный музыкант. Ведь до начала концерта у нас будет время лишь для одной репетиции.

И маэстро с добродушной улыбкой подтвердил слова своей жены.

Сейчас в присутствии своих коллег Манфред безо всякого смущения и с показной какой-то даже любовью обнял свою подругу, и она знала, что ее слезы, как это уже бывало, вызвали у него не только и не столько сочувствие, но и прилив сильнейшего вожделения, после чего он настоял, чтобы она села с ним рядом и разделила его трапезу. Но она отказалась, заметив, что у нее – за занавеской – есть собственное место, на котором давно уже дожидается ее личный контейнер с едой.

Тем временем голос капитана в громкоговорителе известил, что в этот самый момент самолет пролетает над Северным полюсом, и он приглашает всех пассажиров запечатлеть это событие в своей памяти.

Но что тут можно было запечатлеть из увиденного – так, чтобы хоть что-то можно было потом вспомнить, ибо в сентябре Северный полюс не был уже полностью освещен солнечным светом: все в тумане, слабо различимое солнце проглядывалось на горизонте, не то заходя, не то поднимаясь; бесплодное, застывшее пространство вершины планеты было окутано сумерками, туманившими взор. Непонятная, навевающая страх тишина притягивала пассажиров, пытавшихся увидеть сквозь иллюминаторы хоть что-нибудь запоминающееся – какой-нибудь знак, сооружение, флаг или на худой конец просто шест: что-нибудь, за что потом память могла бы зацепиться.

Манфред уступил Нóге свое место у окна, так что она-то имела возможность разглядеть хорошенько вершину Земли. Но взгляд ее был сосредоточен и обращен не к Земле, а к Солнцу, уходившему за горизонт и больше всего похожему на большой очищенный апельсин. Могла ли Венера – собственная ее планета – находиться в это время где-нибудь поблизости? Ее отец, бывало, наказывал ей искать ее как раз перед закатом или восходом, но кто же мог с уверенностью сказать, что она видела сейчас – восход или закат?

– Может быть, Венера… моя планета… она где-то здесь? – прошептала она флейтисту.

– Здесь? Где? – спросил он.

Поднявшись, он подошел к бортпроводнику и попросил разрешения войти в кабину – может быть, из нее можно будет определить все, что касается Венеры. И они, получив разрешение, не без робости прошли в кабину самолета, погружавшегося в темноту мягко обнимавшего их полярного заката, и среди зеленоватых дисков и освещенных рычагов они встречены были низкими поклонами и искренними улыбками, которые привели Нóгу в смущение.

Двое пилотов, сопровождавших европейский симфонический оркестр на Дальний Восток, были по долгу службы готовы к подобным запросам и направили фосфоресцирующий радар, надеясь обнаружить как можно точнее местонахождение разыскиваемой планеты и направить внимание двух представителей музыкального мира на солнечный диск, сверкающий на горизонте двадцать четыре часа в сутки.

– Венера, – разом произнесли два молоденьких пилота, произнося как-то по-особенному имя древней этой богини.

И сразу после этого Солнце распрощалось с Северным полюсом, позволив долгой полярной ночи простереть свои крылья над планетой, самолетом и людьми.