Антон Секисов - Песок и золото

— Вам нравится вид? Отсюда можно разглядеть Исаакиевский собор, если встать справа на край подоконника.

— Есть риск голову размозжить. Хотя это было бы очень кстати, — я повернулся к нему. — Есенин в свою последнюю ночь в гостинице «Англетер» тоже смотрел на Исаакиевский собор перед тем, как повеситься. Это последнее, что он видел. Представляете, ночь, он болтается и глядит на все эти купола, а потом задыхается.

Метрдотель Миша почесал затылок.

— Послушайте, все не так плохо. Начало скомканное, это бывает, но поверьте, вам тут понравится. Еще не захотите съезжать.

Не дожидаясь его ухода, я лег на кровать и стал смотреть в потолок. Он поднял мое пальто и ловко накинул на крючок вешалки. Вид у него в самом деле стал виноватый, и он предложил сходить за таблетками и кроме того упомянул, что в холодильнике есть водка. После чего резко покинул комнату.

Нужно было побриться, щетина чесалась. Неплохо бы было принять душ. Я сначала решил, что посплю пару часов, но вместо этого встал и вышел из номера.

Оказавшись на кухне, я намеревался налить чаю, но почему-то достал водку. Она была ледяной и лилась в рюмку медленно и тягуче. Миша сразу же оказался тут. Дальше все закрутилось.

Мы спустились в «Маяк», располагавшийся в двух шагах от отеля. «Маяк» был как всегда набит до отвала, но всякий раз был свободен какой-нибудь угол в конце, что было чудесным свойством этого места. Миша рассказывал о себе, непрестанно шутил. Все это не достигало моего сознания, но создавало приятную обволакивающую атмосферу. Кто-то настойчиво ему звонил, и я просил его взять трубку — может быть, это постояльцы, но он только отмахивался рукой: «Никого я сегодня не жду. Глупости».

— Давай по последней, — сказал я.

Миша, сидевший лицом ко входу, вдруг вскочил и замахал руками, как дорожный рабочий, предупреждающий, что проезд закрыт на ремонт. Было так уютно, что не хотелось оборачиваться, но через пару секунд чья-то рука легла на плечо. Прикосновение было нежным, но властным — эти оттенки почувствовались и через свитер. Это была та же девушка с прической каре, напоминавшей парик, певшая ночью казацкие песни. Она улыбнулась большим темногубым ртом и шумно села. Что-то в ее движениях было нарочито уверенным, почти мужским, с этими волосами-париком и высоким ростом, и плечами, чуть шире обыкновенных женских плеч, и я невольно посмотрел ей на шею, ища кадык, но кадыка не было, и когда она оказалась совсем близко, я убедился, что это девушка, и симпатичная, уж не знаю, что меня так смутило в ней.

Острые колени уперлись мне в ноги, и пришлось отодвинуться. Я заметил, что на небольшом экране под потолком показывали программу «Пусть говорят» с Андреем Малаховым. На одном диване сидел сын Игоря Талькова Игорь и певица Азиза. Она смеялась.

— Убили русского поэта, и теперь довольны, — поймав мой взгляд, прокомментировал Миша и продолжил без перехода. — А ты ведь не знаешь, чем Люся зарабатывает на жизнь?

Я промолчал. Она, с деланным смущением кашлянув, предложила еще водки.

— Сама расскажешь? Нет, подожди, давай я, — Миша засуетился, сверкнул глазами. Наверняка он рассказывал эту историю множество раз, но она так будоражила его, что он рассказывал ее как впервые. Воспроизводить его речь, с непрестанными междометиями и смакованием эротических эвфемизмов, нет никакого смысла, так что приведу ее сухой остаток: Люся работала госпожой. Люся унижала людей за их же деньги: заставляла облизывать сиденье унитаза, стегала, топтала каблуками и все прочее. Мне казалось, что, пока продолжался рассказ, я улавливал в глазах Люси искреннее смущение, а может, я просто хотел разглядеть его.

Под столом мы продолжали соприкасаться коленками. Мы были одного роста, но ноги у нее оказались длиннее, сначала я всякий раз старался этого избежать, но потом еще сильней опьянел и перестал убирать ноги.

— Представь себе, засовываю я в него кулак так глубоко, что вижу, как он у него в животе шевелится, — вдруг повеселев, заговорила Люся, и я послушно пытался представить это себе.

— Как это вообще возможно?

— Очень легко, — она пожимала плечами, мы выпивали еще. Водка пилась с легкостью.

Мне хотелось спросить, как же так получилось, что она работает госпожой, и нравится ли ей это занятие, но сформулировать так, чтобы это звучало как обычный светский вопрос о работе, не получалось. Несмотря на обилие выпитого, я много ерзал на стуле и вел себя, наверное, слишком нервно, меня сверх меры беспокоила мысль, что рядом со мной женщина, занимающаяся такими вещами. Еще и этот метрдотель панибратски трогал плечо, и вообще, выглядел так, как будто успешно свел продавца услуг и клиента, и готовится получить комиссию.