Антон Секисов - Реконструкция

Я сидел на скамейке в лесопарке Сокольники и пробовал что-нибудь написать. Мимо сновали старухи с палками для скандинавской ходьбы, мне это казалось забавным, но было непонятно, как превратить это в юмористический материал. Светило солнце. Из левого глаза текли слёзы. С этим левым глазом у меня всё время что-нибудь происходило, он был краснее правого, чесался всё время и протекал, в общем, проблемный глаз. Как подброшенный в обыкновенную семью цирковой уродец. Я всегда подмечал у людей мелкие недостатки во внешности, и казалось, что за это ответственен именно он, злой и больной двойник правого глаза.

Место, где я сидел, называлось тропой здоровья. Она протянулась кривой петлёй через сквозные просеки, и на входе и выходе с тропы был повешен дорожный знак «Опасность». Это редкий знак, который можно увидеть в местах глобальных катастроф. Скорая и полиция не могут проехать под этот знак без специального разрешения, и было загадкой, что он здесь делал.

Я сидел и смотрел, как две маленькие старушки очень медленно, словно во сне, проходят мимо меня. У старушек были тёмные, сильно заветренные лица, как будто все ветры мира обдули их.

Одна старушка замедлилась так, что даже остановилась. Она ткнула палкой в жирную землю возле обочины.

— Это свежий след, — сказала она. Вторая бабка тоже остановилась.

— Значит, опять вернулось.

— Опять.

Я потянулся к своему истрепавшемуся блокноту для шуток, чтобы на всякий случай записать их разговор, но одна из старух так на меня поглядела, что я оставил блокнот в кармане.

Бабки молчали, уходя глубже в лес. Их палки впивались в землю. Земля была вязкая после дождя.

У одной из старух из приоткрытого рюкзака выпрыгнула детская бутылочка минералки с розовой этикеткой. Они не заметили. Я поднял и побежал за ними. Старух было легко догнать, но окликать их я постеснялся. Подойдя вплотную, набросил бутылочку на рюкзак, и та сама провалилась в дырку.

Вернувшись к скамейке, я глянул на след, в который ткнула бабка. Следов было два, и оба напоминали отпечаток шины, но только эти вились и переплетались. И узор на следах был не из ромбиков, как у шин, а из мелких кружков. Я сунул блокнот в карман и пошёл к дому.

Телефонный звонок застал меня в лифте, единственном месте, где обычно всегда пропадал сигнал. Я давно уже убедил почти всех, что звонить мне не следует, — даже бабушка отправляла мне смски с какими-то неведомыми значками, что означало: внук, позвони мне, когда тебе будет удобно, — но до Феликса, моего антрепренёра, директора «Стендап-клуба № 21», донести эту мысль не получалось. Феликс был худым и высоким, но усы и манеры придавали ему сходство с увязнувшим в лени котом-кастратом.

— Шалом, мой милый. Как делишки? — голос Феликса проник мне в ухо легко и нежно, как облачко, и я, как всегда в таких случаях, почувствовал лёгкую щекотку.

— Ничего.

Поставил чайник, достал из навесного шкафа бабушкину успокоительную целебную настойку. Дождался, пока чайник вскипит, бросил в чашку пакетик иван-чая и плеснул настойки. Получилось больше, чем я планировал. Перемешал.

Я знал, что сейчас Феликс начнет ласково вкручиваться в мои мозги. Зашёл в комнату и лёг на матрас, там мне было удобнее переживать всё это. С матраса поглядел на гору вещей в углу, торчавшую из дорожной сумки. Я жил с Абрамовым уже четвёртый месяц, но мне всё казалось, что вот-вот придётся съехать, и я использовал сумку как бельевой шкаф.

Феликс всегда начинал с реверансов, которые повторялись в точности до одного слова. Он похвалил мой неподражаемый стиль, который характеризовал как «эксцентрическое переосмысление детских психологических травм». А потом начал свои манёвры.

Феликс стал намекать, что в последнее время людям нужны шутки поактуальнее, во всяком случае над ними смеются куда охотней.

— Знаешь, про все эти запреты, и что сказал Ким Чен Ын, — мурчал Феликс. Он напомнил, что у меня была история с ипотекой и предложил что-нибудь сделать с этим.

Тут был подвох. Феликсу было мало, чтобы я просто пошутил про запреты или ипотеку разок-другой. Он хотел просочиться в мою манеру юмора. Пошучу один раз, и он скажет, смотри, как хорошо приняли эту шутку, а можешь ещё разок? А потом и не замечу, как всё моё выступление станет одной непрестанной шуткой про Ким Чен Ына, который на самом деле никого и не интересует. И в первую очередь самого Феликса.