Вот теперь Энн улыбается. Улыбается грустно, искренне. В ее улыбке – возможность двигаться дальше. Бок о бок они идут к машине. Каждый шаг – это шаг во сне.
Энн подходит к водительской дверце. Открывает ее, но не садится. Медлит. Дженни берется за ручку со своей стороны.
– Энн, – говорит она. Говорит поверх крыши машины. Они смотрят друг на друга. Крыша мутно мерцает, искрится между ними, зыбкая синяя гладь. – Что будет дальше? – спрашивает она.
– Вы будете жить в Москоу, – говорит Энн. Дженни не хочется пояснять свой вопрос. Невозможный вопрос, эгоистичный. Ей не терпится узнать, живет ли Энн до сих пор на горе. Она должна узнать, прежде чем сядет в машину. Но что от этого изменится? Почему же ей так трудно… – А я в Шотландии, – говорит Энн, к ее вящему удивлению и облегчению. Облегчению не только из-за ответа, но и из-за того, что не пришлось задавать вопрос.
– Так далеко от дома? – говорит Дженни.
– Я выросла в Англии. У меня был акцент, но теперь его уже не слышно.
И тут – поверх блестящей крыши – Дженни замечает в лице Энн что-то новое. Тень непонятного переживания, похожего на чувство вины.
Возможно, это тень горы.
Возможно, ей стало неловко, что она так необдуманно вызвала в памяти место, где потеряла акцент.
Дженни охватывает странное чувство, будто за ней наблюдает Элизабет, хоть это и невозможно, ведь окно камеры выходит на другую сторону. Она бросает взгляд на тюрьму. При мысли об Элизабет она готова расплакаться – впервые с тех пор, как тишину тюремных коридоров нарушили звуки музыки.
– По-моему, немного все-таки слышно.
Энн разглядывает Дженни поверх крыши машины. Она представляла эту женщину тридцать лет подряд, но теперь почти ее не видит, а видит только себя ее глазами. Прежде с Энн такого не случалось. Она чувствует, как утренний свет обрамляет ее лицо. Она вдруг стала портретом на фоне стоянки с кактусами, цветущими в гравии. Этот образ захлестнул ее своей внезапной четкостью, своей пристальностью, и ей хочется поскорее забраться в машину, чтобы на секунду остаться наедине с собой.
Но Дженни тоже садится.
Захлопнулись дверцы, они совсем близко, однако близость, возникшая минуту назад, поверх крыши машины, уже оборвалась.
Обе смотрят прямо перед собой. Стоянку окружает проволочная изгородь, за ней поля. Энн заводит мотор.
Поначалу путь пролегает по улочкам города, и Энн только рада, что нужно внимательно следить за дорогой. Но когда выезжают на шоссе, молчание между ними вырастает в отдельное измерение, застывший момент, внутри которого они все катят, и катят, и катят, пока за окном проносятся пейзажи.
Междуштатная автомагистраль 84 прорезает просторы плато Снейк-Ривер. Это плоские обширные земли, высеченные потоками лавы, с мелким кустарником, черной горной породой, зайцами и оленями. Фермерские угодья встречаются эпизодически, не всюду проведена вода. Сахарная свекла и люцерна. Овцы. Границы пастбищ и полей – ровные зеленые линии на фоне рыжеватой, в кратерах, земли, неохотно уступленные. В некоторых кратерах скопилась вода, неожиданные промельки серебристо-голубого среди бесконечного коричневого.
Такие пейзажи Энн видит впервые – вчера она проезжала здесь в полутьме. Когда-то она ездила в Грейнджвилл, но те места плохо ей запомнились, за исключением кладбища, где она похоронила Уэйда. Просто удивительно, как сильно этот Айдахо отличается от ее собственного, и по временам ей кажется, что об этом можно бы упомянуть вслух.
Но Дженни, тридцать лет не видевшая ничего, кроме тюремного двора и стоянки, сидит тихо, разглядывая природу со спокойным смирением, теплым, любопытным взглядом.
Поэтому Энн не показывает своего удивления. В кои-то веки она не в силах представить ничего, кроме окружающих ее предметов. Она как-то по-особенному чувствует руки и лицо. Она то и дело поглядывает на Дженни, но та не встречает ее взгляд.
В бардачке, все в том же надорванном конверте, лежит старое письмо Джун Бейли Ро. Рано или поздно ей придется сказать Дженни, что оно там. Сообщить, что деньги хранятся на банковском счете в Москоу. Но сейчас она даже не может угостить Дженни яблочным хлебом, который испекла в дорогу, он тоже лежит в бардачке – в бумажном пакете. Энн боится благодарности Дженни, боится, что та неверно истолкует ее мотивы. Раньше ее, вероятно, привело бы сюда чувство вины, отчаянное желание получить у Дженни прощение. Еще раньше – любопытство, вопрос.
Но теперь все совсем иначе. Энн уже не молода. Гора исчезла. Любовь всей ее жизни исчезла. У нее есть отец и дядя. Но больше она никого не знает в этом мире.
Читать дальше