Чжан Юэжань - Кокон [litres]

– Именно что дурачил. Русским они продавали низкопробные подделки.

Тан Хуэй родился и вырос в Пекине, один из его родственников в девяностые занимался оптовой торговлей на Ябаолу [39] Ябаолу – торговый район в Пекине, специализирующийся на оптовой торговле с Россией. , продавал товар перекупщикам вроде моего папы, а те везли его в Россию. Поэтому Тан Хуэй знал, что там творилось. Рассказав ему эту историю, я сама встала под дуло.

– Пуховики, которые продавали русским, были набиты раскисшими куриными перьями, в ход шли и больные курицы, и чумные… Вот только утиного пуха там не было ни грамма. А с кожаными куртками еще смешнее, их вообще делали из строительной бумаги, а снаружи прокрашивали бесцветным лаком. Только представь: русские, которых ты описала, с болью и смятением бродят в таких кожанках по снегу среди родных руин и дрожат от холода. Они не подумают, что мерзнут из-за плохой одежды, скорее решат, что сами стали слабее. Добредут до теплого жилья, внутри снег на одежде растает, вода впитается в куртку, и так называемая кожа тут же пойдет трещинами и рассыплется в труху. Ты говоришь, что они ни во что больше не верили, – конечно: когда у тебя на глазах кожаная куртка превращается в клочки бумаги, последняя вера исчезнет…

– Не все перекупщики так поступали, – не вполне уверенно сказала я.

– Почему потом в Москве было столько случаев расправы над китайцами? Потому что русские возненавидели этих бессовестных челноков. Да, скорее всего, твой папа мыслил не совсем так, как остальные, но занимался он тем же самым – наживался на чужой беде.

Тогда мы только начали встречаться, этот разговор случился в кафе неподалеку от университета. Не выпуская изо рта соломинку, я подняла голову и оглядела Тан Хуэя. Впервые мне показалось, что мы друг другу не подходим, в нем было обостренное чувство справедливости, которым я никогда не отличалась. Тан Хуэй, наверное, тоже понял, что я вылепила из папы кумира, мало напоминающего реального человека. Существование этого кумира создавало неясную угрозу нашим отношениям. А значит, кумира следовало уничтожить. Тан Хуэй считал, что ему это под силу, что это всего лишь вопрос времени. Он был оптимистом, и этим, наверное, мы больше всего и отличались друг от друга.

Мама никогда не вспоминает о поездках в Москву. У нее будто случился провал в памяти, все события тех лет оказались стерты. Иногда она не может даже вспомнить, что целый год прожила в Пекине, а о Москве и подавно. Несколько лет назад я стала разыскивать людей, которые в девяностые ездили торговать в Россию, успела со многими познакомиться. Одна из них – тетушка Лин, она хорошо знала моего папу. Супруги Лин, как и многие другие, в девяностые сколотили большой капитал, но с развитием авиаперевозок их бизнесу пришел конец. Найти еще один столь же простой способ обогащения они не смогли, так что просто сидели сложа руки и тратили накопленное. Потом муж тетушки Лин завел молоденькую любовницу, спустил на нее много денег. Глядя, как последние семейные накопления уходят в дыру, тетушка Лин стиснула зубы и подала на развод и раздел имущества. Квартиру, которая отошла ей после развода, тетушка Лин сдавала, сама переехала в пригород и жила на ренту. За последние годы Пекин очень вырос, пригород, в котором поселилась тетушка Лин, скоро тоже присоединили к городу, и постоянно растущие цены на жилье вынудили ее переселиться еще дальше. Чтобы добраться до ее дома, мне пришлось сначала проехать до конечной станции метро, а оттуда ловить частника. Тетушка Лин жаловалась, что в Пекине теперь живут одни приезжие, что город сильно изменился. Она очень тосковала по Пекину девяностых, по его танцевальным залам, барам, магазинам “Дружба”, валютным сертификатам, поездам, отправлявшимся в Москву. Младенческий этап развития мегаполиса подарил тетушке Лин лучшие годы ее жизни. Днем в пригороде стоит удивительная тишина, воздух прохладный и тусклый. Сидя у окна в маленькой гостиной, тетушка Лин рассказывала истории из прошлого, и казалось, что это постаревшая придворная дама сидит у городской стены, вспоминая былое.

– В те годы поезд К-3 был точь-в-точь как ларек на колесах: где остановится, там мы и торгуем. Выехали за границу и дальше на подходах к каждой станции тащим к окну баулы с пуховиками и кожаными куртками. На перроне толпятся русские, поезд еще не остановился, а они уже ломятся к вагону. Стоим самое большее десять минут, спускаться времени нет, так что просто открываем окна в купе, через них и торгуем. По-русски знаем всего пару фраз, объясняемся где словами, где жестами, шевелиться надо быстро, берешь деньги, суешь их в баул под ногами, даже не пересчитывая, из него достаешь шмотки и бросаешь в окно. Иногда попадались обманщики, схватит твой товар и бежать, а ты стоишь и глазами хлопаешь, не побежишь ведь следом. Папа твой однажды на такого нарвался, у него выхватили из рук целую сумку с товаром, а он прыгнул из вагона и давай догонять. Долго бежал по перрону, так и не догнал. Поезд уже отправляется, тут он понесся назад, еле успел зацепиться за поручень и на ходу заскочить в вагон, чуть на той станции не остался…