Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я им не верила. И мне было все равно, испортился папа или нет. В то время я не представляла большего счастья, чем поехать с папой на поезде в Россию. Наверное, из тех, кто никогда не ездил поездом К-3, я знала его лучше всех. Знала, что в среду утром он отправляется из Пекина, а в следующий вторник прибывает в Москву. Я знала каждую станцию на маршруте, а еще знала, что в четверг вечером поезд пересекает границу в Мохэ, в субботу из окна можно полюбоваться озером Байкал, а в воскресенье поезд подъезжает к Енисею. Я видела железнодорожный маршрут между Пекином и Москвой так ясно, будто это линия пересекала мою ладонь. Садилась на корточки перед раскрытой картой и вычерчивала этот маршрут фломастером. Байкал контуром напоминал узкий серп луны, я закрашивала его синим, представляя, как сияет в морозной ночи широкая водная гладь, покрытая толстым слоем льда и снега.

Этот железнодорожный маршрут вмещал все мои фантазии о далеких краях. Я представляла, как папа в драповом пальто и кожаных сапогах стоит на открытой ветру платформе, держит в руке чемодан; а вот какой-то мужчина, надвинув кепку на глаза, сидит и курит в углу качающегося на рельсах вагона-ресторана – это опытный и умелый карманник; вот проститутка с изумрудными глазами шагает на огромных каблуках по алому ковру, постеленному в проходе поезда, и каблуки ее глухо стучат; а это номер в московской гостинице, папа снимает пальто и разливает водку по стаканам; а вот знаменитое казино “Корона”, папа двигает на поле огромную гору фишек и смотрит, как девушка с волнами золотистых волос ловко тасует колоду.

Карманники и проститутки, пьянство и казино – вся эта разжигающая воображение фактура, конечно же, поступала от мамы. Иногда в ее рассказах проскакивало что-нибудь этакое. Обмолвившись о проститутках, она наверняка тут же пожалела – маме казалось неподобающим говорить при мне о таких вещах. В общем, она имела в виду, что их с папой жизнь полна опасностей. А дедушка сказал бы, что они очень низко пали. Но сколько соблазнительной экзотики таят в себе опасности и падение! Они дразнят детское сердце, как цветок ароматного мака.

Я так ни разу и не побывала ни в поезде К-3, ни в Москве. Поэтому те образы уцелели и выросли вместе со мной. Наверное, это трудно представить, но при слове “Сибирь” у меня к глазам подступают слезы, оно всегда наводит меня на мысли о конце. Папа умер не в Сибири, но когда я вспоминаю его смерть, перед глазами расстилается безбрежное белое поле, а в ушах раздается легкий звон, как будто рельсы дрожат под колесами поезда.

Поезд К-3, курсировавший между Москвой и Пекином, вместил в себя последние годы папиной жизни. В холодной России поезд – метафора судьбы, и дух Анны Карениной до сих пор бродит там по перрону. Впервые прочитав эту книгу, я подумала, что могла бы встретить Анну, если бы поехала с папой в Россию. Жаль, тогда я еще ничего о ней не слышала и при встрече не узнала бы. Но сейчас я обязательно подошла бы и спросила у нее, что же такое душа.

Последняя папина поездка в Советский Союз случилась в ноябре 1993 года. Огромное тело этой страны к тому времени с грохотом рухнуло, флаг спустили и спрятали в дальнем углу, серп и молот на нем начали покрываться ржавчиной, и только через месяц двуглавый орел Византийской империи вновь взлетел на государственный герб. А в этот последний месяц люди лежали среди родных руин, прятались в психоделически долгих ночах, гнали дурной самогон, справляя тризну по большевизму. Папа приехал туда, когда его собственная жизнь почти подошла к концу, наверняка он разделил боль и смятение этих людей, потому что сам он был таким же – человеком, который ни во что больше не верит.

Но это просто мое воображение. Смешно, да? Я спрашиваю, потому что когда-то рассказала то же самое Тан Хуэю, и он ответил, что эта история столь же трогательна, сколь и смешна.

– Я кое-что заметил, – сказал Тан Хуэй. – Ты всегда пытаешься связать жизненный путь своего отца с какими-то глобальными историческими событиями, как будто только в этом случае его жизнь обретает смысл. И, не находя таких событий в китайской истории, ищешь в истории других стран. Ты можешь хоть ненадолго отвязать его судьбу от истории? Дай ему немного свободы!

Потом Тан Хуэй напомнил мне, что папа ездил в Москву для того, чтобы русские делились с ним деньгами, а вовсе не болью и смятением. Он был челноком, дурачил русских и горстями греб деньги из их карманов. Я возмутилась: папа никого не “дурачил”! Но Тан Хуэй отказался брать свои слова назад: