Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я не хотела переезжать к дедушке. Я была согласна даже на школу-интернат, откуда домой отпускают раз в две недели, лишь бы они взяли меня с собой в Пекин. Но моего мнения никто не спрашивал, да я и не помню, чтобы сама высказывалась против. Не уверена, что у меня было такое право. Скорее всего, начни я спорить, мама сказала бы: это нужно для твоего же будущего. Очень странные слова. Я хотела, чтобы они сделали мою жизнь счастливее в настоящем. Связь с родителями теснее всего в детстве, ребенком я не могла сама распоряжаться своей судьбой, все решения принимали они. И если родители были не в силах сделать меня счастливее на подвластном им отрезке, о каком будущем могла идти речь?

Оформив перевод в новую школу, мама собрала мой чемодан и перевезла меня к дедушке. Она обещала, что это временно, что они устроятся в Пекине и обязательно заберут меня к себе.

Ты был прав, я совершенно не хотела приспосабливаться к среде. Я знала, что скоро снова уеду, поэтому ничего не ждала и не требовала от новой жизни. Я даже не хотела завести здесь друзей. Играла с вами только для того, чтобы насолить Пэйсюань и дедушке с бабушкой. Иногда в самый разгар веселья я вдруг оглядывала вас, удивляясь, как вообще могла с вами подружиться. Часто я без малейшего повода начинала визжать, заходилась долгим пронзительным криком. Наверное, мне хотелось отгородиться от вас, закрыть себя в этом крике и побыть немного одной. За те два года я стала совершенно неуправляемой, росла буйным сорняком, но теперь, оглядываясь назад, вижу, что это было самое счастливое время в моей жизни. Однако каким было то счастье, совсем не помню. Память всегда кроит прошлое так, как ей угодно, а моей памяти больше по душе страдания.

Они рассказывали, что папа заработал большие деньги. Я знала только, что ему приходится часто ездить в Москву, возить много товара. Его поезд проезжает мимо Байкала и Енисея и через шесть дней и шесть ночей прибывает в Москву.

– Он потерялся в жизни, – говорил за ужином дедушка.

– Подожди, вот помыкается немного и образумится, – отвечала бабушка.

– Разве мало он мыкался? Все без толку.

На моей памяти за тот год папа возвращался домой лишь однажды. Бизнес рос и требовал больше оборотных средств, так что папа решил продать квартиру, в которой мы жили до этого. В тот раз он приехал без мамы, оформил документы и вывез все вещи и мебель на склад к какому-то своему приятелю. Альбомы с семейными фотографиями, журналы, в которых были напечатаны его стихи, все мои старые дневники и игрушки. Через два года, зимой, на том складе случился большой пожар и наши вещи сгорели. Все свидетели тех лет, что мы прожили вместе с папой, были уничтожены огнем, все до одного.

В благодарность за заботу обо мне папа подарил дедушке с бабушкой видеомагнитофон, который ему привезли из-за границы. Это был его первый подарок родителям за долгие годы. Правда, держался он по-прежнему холодно, поставил коробку на пол и сказал: это вам. Дедушка ушел в свою комнату, даже не взглянув на подарок. Папа посидел с минуту и стал прощаться, бабушка пыталась оставить его на ужин, но он отказался наотрез, сказал, что уже условился поужинать с приятелем. Я знала, что это неправда. За столом я не могла отделаться от мысли, что папа сейчас сидит в какой-нибудь уличной забегаловке и в одиночестве ест лапшу.

Тем вечером мы с Пэйсюань решили опробовать подарок и впервые в жизни посмотрели фильм на видеокассете. Кассету тоже привез папа, фильм назывался “Муха”. У героя выпали зубы, по всему телу начала расти шерсть, и постепенно он превращался в муху. Каждый день он вставал перед зеркалом и с нелюдимой усмешкой во взгляде спокойно исследовал изменения в собственном теле. Не знаю почему, но его отколотость от остального мира напомнила мне о папе.

А мама навещала меня довольно часто, привозила разные деликатесы из магазина “Дружба”: шоколад, швейцарские леденцы, мясные рулеты фирмы “Мэйлинь”. Она немного похудела, сделала завивку, купила высокие сапоги на небольшом каблучке, а в разговоре у нее стали проскакивать гортанные окончания [38] Гортанные (эризованные) окончания – примета столичного выговора. . Я умоляла маму рассказать, как они путешествуют на поезде. Но она повторяла одно и то же: в поезде опасно, обманывают на каждом шагу. Было видно, что ей ни капельки не нравится ездить в Россию, всех рассказов о Москве было: холод, холод, холод. Однажды я подслушала, как она жалуется тете, своей старшей сестре, будто папа каждый день где-то напивается, потом не может отыскать дорогу домой, так и сидит у обочины, пока она его не заберет. Еще говорила, что в Москве он всегда идет в казино, порой спускает там всю выручку до последнего рубля. Тетя охала и причитала, что деньги портят людей.