Чжан Юэжань - Кокон [litres]

На экране телевизора появилась площадь у торгового центра, залитая мутной водой, в которой плавал пластмассовый манекен. Белое обнаженное тело, раскачивающееся в кадре, так и било в глаза.

Мы с тетей сидели за столом и ели арбуз. К счастью, еще до потопа мы успели запастись арбузами, теперь-то холодильник почти опустел, но тетя боялась воды и не выходила из дома даже за продуктами, меня тоже никуда не пускала.

Новости закончились, она отложила арбузную корку и вздохнула:

– Как тут не вспомнить семьдесят шестой год. Тоже был июль, это же самое время, сначала землетрясение, потом ливень. А потом председатель Мао умер. Хорошо, что в этом году восьмой месяц не високосный [81] В китайском лунном календаре год делится на двенадцать месяцев, однако каждый третий год является високосным и состоит из тринадцати месяцев, причем один из месяцев удваивается: в високосном 1976 году, о котором говорит тетя Чэн Гуна, за восьмым лунным месяцем снова следовал восьмой. .

– А что хорошего?

– Седьмой грозит да пугает – восьмой ножом убивает.

Тетя снова вздохнула, собрала со стола арбузные корки и выбросила в ведро. Ей опять захотелось спать, и она решила прилечь. Я сидел за столом, телевизор выключил. Свет в комнате не горел, стены пахли сыростью и плесенью, шум дождя отдавался эхом в ушах. Я смотрел на разлившуюся грязную реку за окном – высокая полынь ушла под воду и качалась там, словно беспомощные водоросли. Я был на корабле, и мой корабль тонул.

Все три дня я ждал, ждал, что придет папа Шаши или полицейские. Что они сунут мне в лицо ее розовые трусы, скажут, что у меня нечистое сердце.

Но за дверью было тихо. Как будто всех жителей земного шара смыло водой.

Дождь прекратился на третью ночь. С утра я проснулся и увидел высоко в небе солнце, его лучи падали на землю, по-прежнему пылкие, словно и не собирались с нами прощаться. Так закончился июль.

Пожалуй, самый большой долг в этой жизни у меня перед мамой. Мой побег расстроил их свадьбу. А ведь свадьба была для мамы возможностью вернуть себе гордость, любовь и безбедную жизнь. Да, из-за меня она вновь потеряла все, что едва успела обрести.

Я всегда считала маму тщеславной женщиной, думала, что она торопится выскочить за дядюшку Линя, чтобы доказать бывшему свекру и всем остальным, что ей удалось хорошо устроиться. Но я ошибалась. Во всяком случае, по сравнению с любовью ко мне ее тщеславие оказалось сущим пустяком. Мой побег вверг ее в настоящую панику, мама искала меня повсюду как ненормальная, ей было уже не до свадьбы. Она попросила отложить церемонию. Разумеется, семейству дядюшки Линя это очень не понравилось: во-первых, отменяется оплаченный банкет на двадцать столов, но главное – непонятно, как все объяснить друзьям и родне. Сказать, что дочь невесты сбежала из дома? Они очень дорожили своей репутацией, а такое признание нанесло бы ей огромный урон. И потом, переносить свадьбу – дурной знак.

Скоро Се Тяньчэн доставил меня в Цзинань, но мой отсутствующий вид всех очень перепугал. Я ничего не говорила, отказывалась от еды, целыми днями сидела в комнате и смотрела в одну точку. Мама все время находилась рядом, боялась на шаг от меня отойти. Мы с ней жили не в той квартире, куда они с дядюшкой Линем собирались переехать после свадьбы, а у маминой сестры – наверное, мама понимала, что мне у дядюшки Линя не нравится. Поначалу он часто заходил меня проведать и под нажимом родни заводил разговоры о свадьбе. Но мама неизменно отказывала. Она твердо решила, что я сбежала из дома в знак протеста против их свадьбы, и не хотела подвергать меня новым потрясениям. Поэтому откладывала все разговоры о свадьбе до моего выздоровления. Скорее всего, дядюшка Линь понял, что даже после выздоровления от меня будут сплошные проблемы. У них случилась ссора, правда, не при мне, но мама несколько дней прорыдала, а дядюшка Линь с тех пор больше у нас не появлялся.

Мама не отходила от меня целых три месяца, и наконец я пошла на поправку. Говорила по-прежнему мало, но стала нормально есть, съедала все подчистую. Немного повеселела, по вечерам выходила прогуляться в садик у дома. Спустя еще какое-то время я почти полностью пришла в себя, и тогда мама повела меня подавать документы в новую школу.

В моей памяти на месте тех месяцев зияет пустота. Когда слушаю мамины рассказы, кажется, это было не со мной. Я совершенно не помню, как жила и что делала. Воспоминания начинаются только с мая, когда мы с мамой пошли в гости к дядюшке Линю.